Эпитет белый имеют также следующие названия мест: Будим, Босна, Леджан, Венеция (Млеци), Прилеп, Вилиндар (Хилендар на Афоне).
Иногда эпитеты так неотделимы от существительного, что и у арапа— «бела рука», и жена-изменница именуется — «верна л.уба». Миклошич обратил внимание на то, что в XVII в. в известной поэме дубровницкого поэта Ивана Гундулича «Осман» встречаются постоянные эпитеты: бритт сабла, руса глава,- силе море, сухо злато (ср. в записях «бугарштиц», изд. Богишичем на стр. 99: црни очи, бщ'ела вила, би/ели дан, би/ели град). Постоянные эпитеты нередки у Качича (XVIII в.). Эпитет — обычно прилагательное, но он может быть и существительным: б/елица пшеница, нагоркишг вила, лепота рево/ка, мермерна авлща, старица ма/ка 82. Не приходится сомневаться в том, что в сербской эпической поэзии постоянный эпитет имеет связь и с метрическими схемами. Так, эпитет бщсли-а, прилагаясь к трехсложному имени, образует вторую часть «десетерца».
Кад он до!)е (би^елу Левану) или же: бщелу Будиму, Прилепу; б')елу Вилиндару.
Равным образом Босна каменита, црни бугарине, црна сиротигьа, зелена долама образуют 6 слогов. Первую часть «десетерца» (4 слога) легко составить из следующих комбинаций: бела ку%а, бела вила, бели дани, бо/но копье, бо/но седло, храбар ]'унак, златна бурма, црна земла и т. д.
Е. В. Артеменко отметил, что русские постоянные эпитеты имеют тенденцию к аллитерации. Так, например: белый лебедь, красно солнце, зелен сафьян, руса коса, черный ворон. П. Г. Богатырев распространил это наблюдение на сербский и болгарский эпос: бщела вила, cjafico суще, црвено вино, грдна рана 83.
Под влиянием народных эпических песен южных славян албанцы выработали формулы, главным образом, в циклах Муя-Халил (краинского происхождения). Ст. Скенди приводит следующие заимствованные постоянные .эпитеты: dita е ЬагсШё (белый день), огё 1ё bardha (белые вилы), ora е bjeshk§vet (горная вила), sokol me flete (крылатый сокол), pushka habertare (пушка хабердара — ружье, возвещающее опасность), 1еЬёг е holle (ситна книга —письмо, написанное бисерным почерком)84. Несомненно, что в этом случае дело идет о заимствовании как сюжетов, так и эпической техники. Между тем у многих других неславянских народов — киргизов, калмыков, якутов — постоянные эпитеты развились вполне самостоятельно85. П. Г. Богатырев нашел славянскую антитезу в других славянских языках: он приводит параллель к началу «Хасанагиницы» в болгарском, чешском (моравском), словацком, украинском 86.
Славянская антитеза в сербском эпосе обычно повторяется, переходит, как и «готовые стихи», из песни в песню, подвергаясь то сокращению, то дополнению, теряя или приобретая стихи. Для того чтобы уяснить изменения стихов в славянской антитезе, приведем в нескольких вариантах одну из разновидностей этой конструкции:
Милый боже, великое чудо!
Это гром, или земля трясется,
Иль о мрамор море ударяет,
Иль дерутся на Попове вилы?
Нет, не гром, и земля не трясется.
Море о скалу не ударяет,
И не бьются на Попове вилы,
То стреляют (задарские) пушки,
Веселится (Ага-Бекир-Ага).
Изловил он малого Радойцу,
Бросил Рада в глубину темницы...
(«Малый Радойца»; Вук, III, Ш)
Это гром, или земля трясется?
Нет, не гром, и земля не трясется,
То стреляют (городские) пушки,
Веселится (Вук-градоначальник)
Сербских воевод в полон забрал он...
(«Королевич Марко и Вук-генералл; Вук, II, 41)
Боже милый, диво-то какое!
Кто там стонет у Верхней Баняны?
То змея там стонет или вила?
Если б вила — то бы выше было,
Если бы змея — под камнем было.
То не лютая змея, не вила —
Это Батрич Перович так стонет,
Он в руках у Чорович-Османа.
(«Перович Батрич»; Вук, IV, 1; пер. Б. Слуцкого)
Первые два варианта представляют распространенный и сокращенный вид той же антитезы. Третий имеет общность с первым, хотя мотив о виле разработан иначе. Традиция и выдумка, соединяясь, производят все новые и новые варианты, обновляют застывшие формы, приспосабливают их к иной драматической ситуации.
В «Простонародных песнях нынешних греков» Н. Гнедич верно заметил сходство некоторых форм греческого народного творчества со славянским. Он пишет:
«Песня, например, «Буковалл», своими сравнениями отрицательными: «Не быков ли то бьют, не зверей ли травят? Нет, то бьют не быков» и проч. 8, так сходствует с нашими песнями простонародными, что если бы не собственные имена и обстоятельства, нам чуждые, можно бы сказать, что это песнь русская, по-гречески переведенная. Род сих сравнений отрицательных, неизвестный древней поэзии греческой, составляет отличительное свойство нашей древнейшей поэзии и высшей, и простонародной; начиная с «Слова о полку Игореве» 9 до новейших песен простонародных 10 эти сравнения встречаются в них беспрерывно. Они встречаются и во многих песнях греческих» п.
Гнедич пишет о том, что Этолия, Акарнания, Эпир были убежищем греческих арматолов и клефтов, прославившихся своим сопротивлением туркам (стр. XXXVII — XXXVIII). Именно там сохранилось много славянских названий городов, гор, деревень. Он вполне основательно напоминает о проникновении славян в Элладу, начиная с VI в. н. э., ссылаясь на Константина Порфирогенета. К этому следует лишь добавить, что славянские элементы в Северной Греции не исчезли и в нынешнее время 87. Гнедичу было знакомо и издание сербских песен Вука Караджича, где он находит те же «лирические приступы» (например, о птице, прилетающей к герою или героине), что и в русских и в чешских песнях (стр. XXXV).
Таким образом мы видим, что поэзия южных славян оказала известное влияние на соседние народы, на албанцев и на греков.
Радлов в своем знаменитом исследовании киргизского эпоса перечислил вкратце постоянные образы («картины»), свойственные народному эпосу. Если сопоставить киргизские «готовые стихи» с сербскими или русскими, то значительное количество типических повторяющихся образов будут весьма схожи, сохраняя, конечно, и свою специфику, так, например: конь, одежда, вооружение бойца, его приезд _и отъезд, женская красота, вещие сны* переодевание, темница («зиндан»), поединок. Можно настаивать и на разнице — скачки и состязания борцов у южных славян редки. Разнятся и волшебные явления (мифологический мир). Пейзажи в песнях сербов реже, чем у киргизов или казахов. Реалистические элементы в песнях южных славян преобладают над чудесными, чего нельзя сказать о якутском эпосе.
«Готовые стихи» сербского эпоса могут быть общеюгославянского распространения, но также областными, местными, наконец индивидуальными, свойственными только одному гусляру. Следует произвести анализ на имеющихся материалах, учитывая опыт Гильфердинга и современной советской школы фольклористов. При этом необходимо принять во внимание, что областные системы не являются
