Она глубоко вдохнула, чтобы справиться с волнением.
— Когда это произошло, мне было девять лет. Я видела его фотоснимки в газетах. Я видела его глаза и знала, что это он, даже до суда. Потом его отправили в тюрьму, и больше я о нем ничего не слышала. Думал ли он обо мне? Знал ли вообще о моем существовании? Знал, кого он у меня отнял?
— Вот это он вряд ли забыл.
— Но мог и забыть. Я знала только то, что говорила моя мать. Она буквально выплевывала его имя. Говорила, что он — чудовище.
— Ей так было легче. Считать его чудовищем.
— Конечно. Легче и проще. Но потом, когда мы впервые поговорили… я не знаю… он оказался совсем другим.
— И вот это вызвало боль.
— Да.
— Но потом все изменилось.
Она напряглась, и я подумал, что больше ничего не услышу. У нее хватало причин закончить исповедь. Я не служил в полиции, не был психоаналитиком. Но ей было необходимо выговориться, и после короткой паузы она продолжила.
— Долгое время ничего не менялось. Поначалу я едва могла дышать в его присутствии. Но потом сумела взять свои чувства под контроль, а со временем обнаружила, что хочу услышать его версию случившегося.
— Фрейду это понравилось бы.
Она топнула ножкой. Похоже, ее трясло.
— Мы можем вернуться в кафе, — предложил я. — Остальное доскажешь там.
— Нет. Лучше тут.
— Здесь холодно…
Она пожала плечами.
— Когда ты решила взять алмазы?
Она в ужасе вытаращилась на меня.
— Сначала ты, наверное, собиралась причинить Майклу какой-то вред. Или даже убить его, но все изменилось, когда он начал тебе нравиться. Полагаю, ты убедила себя, что лучший способ отомстить — отобрать то самое, что Майкл рассчитывал получить, отсидев положенный срок. Не забывая, разумеется, и о том, что алмазы стоят немалых денег.
— Нет. — Она смотрела себе под ноги.
— А я думаю, да. Ты нацелилась на алмазы. Но при этом стала задавать слишком много вопросов, и у него возникли подозрения. Тогда Майкл обратился к своему приятелю на воле, который и выяснил шокирующие подробности: девушка, которая так привязалась к нему, — дочь убитого охранника.
Ким покачала головой, словно не желая мириться с моей логикой.
— Я не понимаю, почему он продолжил игру. Почему сразу не поставил точку в ваших отношениях.
— Он меня полюбил, — сухо ответила Ким.
— Да, конечно…
Она опять заплакала. Плечи сотрясались, она стояла, низко опустив голову. Я старался не поддаваться жалости.
— Но ведь это не ты его убила? — Теперь я знал, что она не виновата в смерти Майкла.
— Нет, — прошептала она.
— Ты бы не смогла. Даже если какая-то часть тебя этого хотела. Желание убить у тебя постепенно сошло на нет. Это хорошо. Я действительно так думаю. Но мне, честно говоря, все равно. Сейчас я хочу собрать всех трех обезьян. И думаю, что третья — у тебя.
Она в недоумении посмотрела на меня.
— Нет.
— Ты хочешь сказать, что не хранишь ее в своей квартирке наверху? Что я не найду ее, если мы сейчас туда поднимемся?
— У меня ее нет. Да и какое это имеет значение. Ты же сказал мне, что две другие не у тебя.
Ким с вызовом вскинула подбородок. Разумеется, она не доверяла мне, но разве я мог ее в этом винить? Больше я ни о чем подумать не успел, потому что услышал визг колес и, обернувшись, увидел знакомый микроавтобус.
— Ты им позвонила? — крикнул я. — Перед тем как выйти из кафе?!
Выражение глаз Ким говорило, что я прав. Я схватил ее за руку и толкнул на Бритоголового, который выскочил из кабины с бейсбольной битой в руках. Он столкнулся с Ким, отпихнул ее, прыгнул, замахиваясь, ко мне. Но на этот раз я знал, что меня ждет. Поэтому отскочил назад, и бита разминулась с моим животом на считаные сантиметры, а затем бросился вперед и врезался в Бритоголового в тот момент, когда он замахнулся во второй раз. Обхватил его за талию, коленом ударил в пах — раз, еще раз! Он выронил биту, согнулся пополам, но успел-таки вцепиться мне в горло. Я попытался разомкнуть пальцы, но безуспешно и стал царапать ему лицо. И тут вмешался Дохлый — он завернул мне руку за спину с такой силой, что чуть не выдернул из плечевого сустава. Я завопил от боли и уже находился на грани обморока, когда раздался громкий хлопок. Сквозь туман, застилавший глаза, я увидел Стюарта с пистолетом — тем самым, что я выкрал из квартиры Бритоголового.
— Отпустите его! — грозно крикнул Стюарт, наведя пистолет на Дохлого. — Отпустите немедленно!
Бритоголовый и Дохлый замерли, но меня держали по-прежнему.
— Отпустите! — Стюарт взял на прицел Бритоголового.
Я почувствовал, что их хватка ослабла, вырвался, отступил на шаг и принялся растирать плечо.
— Уходим, — прохрипел я.
Но у Стюарта возникла другая идея. Он подскочил к Ким, схватил за волосы, оттянул голову назад, вдавил дуло в лоб. Она смотрела на меня, широко раскрыв глаза, я — на нее.
— Где третья обезьяна? — прошипел Стюарт. — Где она?
Ким так перепугалась, что не смогла произнести ни слова.
— Обезьяны у нее нет, — ответил за Ким я.
— Где она, сука? Говори мне, а не то я прострелю твою гребаную голову.
С ее губ срывались нечленораздельные звуки. У моста уже собирались зеваки, и я понимал, что очень скоро кто-то из них вызовет полицию или попытается изобразить героя. Мне совершенно не хотелось еще раз объясняться с Бюрграве.
— Отпусти девушку. Обезьяны у нее нет, — повторил я. — Но я знаю, где она. Поверь мне, это единственное место, где она может быть.
Стюарт посмотрел на меня, и до него наконец-то дошел смысл моих слов; пальцы, державшие Ким за волосы, разжались. Девушка опустилась на брусчатку.
— Пошли, — добавил я. — Нам пора делать ноги.
Я забрал у Стюарта пистолет и сунул себе в карман. Он стоял столбом, словно не понимая, что делать нам тут больше нечего. Поэтому я не церемонясь схватил его за руку и потащил в переулок.
Глава 28
Утром следующего дня, дождавшись, пока откроется дверь, я вошел в подъезд современного многоквартирного дома в южной части города. Покрутился у почтовых ящиков, пока вошедшие передо мной девочки-подростки не уехали на лифте, и по лестнице поднялся на седьмой этаж. Прошел мимо трех одинаковых деревянных дверей и остановился у четвертой, нужной мне.
Глазок по центру двери на уровне глаз, бронзовая накладка врезного замка на уровне бедра. Я дважды постучал. Не получив ответа, осмотрелся. Убедившись, что никто не помешает, надел
