— Поздравляю, подруга. — Прибитая новостью не меньше Леры, Галка привалилась плечом к стене возле кабинета. — И кто счастливый отец?
Упс. Всякому вранью рано или поздно приходит конец — это Лера усвоила с младых ногтей.
— Давай потом, — выжала она из себя.
— Автор-то хоть известен? — не отставала Галина.
— Известен, — утешила подругу Лера.
— Ну слава богу! Девочка моя, в последнее время ты не перестаешь меня удивлять.
Лера взмолилась:
— Галь! Потом — это значит: не сейчас.
— Ладно. Одно тебе скажу: это все же лучше, чем опухоль мозга, а? Тьфу, тьфу, тьфу, — сплюнула Галка. — Ты как знаешь, но это нужно отметить. Давай закатимся куда-нибудь!
— Закатимся? Да ты хоть представляешь, как мне паршиво? — Душевная глухота Бочарниковой задевала.
— Привыкай, подруга, так теперь и будет.
Судя по виду и тону, Галка и была той самой девственницей-многодетной мамашей, которые утверждают, что беременность — нормальное физиологическое состояние.
Лера фыркнула:
— Тебе-то откуда знать?
— Твоя правда. — Веселье сошло с лица Бочарниковой, и Лера почувствовала себя последней свиньей.
— Ладно, давай куда-нибудь закатимся. Только есть и пить будешь ты, а я с некоторых пор люблю смотреть.
Галка подмигнула:
— Хорошо, что не подсматривать.
За свои сорок два года Крутов еще ни разу не был ставкой в чьем-то споре. Ощущение было мерзким, будто его проиграли в карты.
Теперь он знает истинную цену Ковалевой.
Остаток дня Василий мучился вопросом: что делать с этими знаниями? Как теперь себя вести с этой чумой и холерой от журналистики?
Крутова бросало из крайности в крайность: от «Забудь весь этот бред» до «Держись от нее подальше».
Чаша весов склонялась к первому варианту, но тут мешало одно но. Желание забыть имелось, а воли забыть не было. И терзания начинались сначала: как она могла? И это после их совершенно потрясающих — Крутов был в этом убежден абсолютно — ночей? Отвратительнее лгунов только хронически непунктуальные люди, а Ковалева вмещала в себя оба порока.
Ноги не несли домой.
Отпустив Влада, Крутов забрел в ближайший к дому бар и часа два добросовестно наливался пивом.
— О, конечно, теперь звонит, — увидев на дисплее улыбающуюся Леру, проворчал Василий. — Лерочка-холерочка. У, ведьма.
— Ты еще долго? — спросил в трубке ласковый, как полагается ведьме, голос. — Я не ужинаю, жду тебя. Хотела с тобой поговорить.
— Да, — встрепенулся Василий, — я тоже хотел поговорить. Скоро буду.
Но собраться с духом и посмотреть в лживые глаза так и не смог, и, переключившись на коньяк, еще какое-то время оставался в баре.
К концу вечера Василий немного потерял ход мыслей, акценты несколько сместились. Обида притупилась, на ее место выдвинулась ревность: Лера заключила сделку с Крашей, с этим навозным жуком, с этим боровом, с этим мазилой, который из десяти выстрелов по цели не сделал ни одного попадания.
К моменту, когда Василий надавил на кнопку звонка собственной квартиры, его посетило совсем уж далекое от обиды чувство — тщеславие оттого, что у него в квартире находится его женщина, которая без него не ужинает, сидит у телевизора, волнуется, переключает каналы…
Фу, почему же так тошно?
Почувствовав голод, Лера стянула со сковороды два блинчика и посмотрела на часы. «Мог бы уже прийти, — с обидой подумала она, — знает же, что я жду».
Блинчики оказались воздушными, со сладким ванильным запахом — мечта гурмана, а не блинчики, и Лера стащила еще два, после чего ей неудержимо захотелось прилечь.
Как Белоснежка, прикорнула на диване в гостиной и пропустила возвращение Крутова. Встреча вышла совсем не та, какую она себе представляла.
Никаких нежных объятий и поцелуев не последовало.
— Таблетки не забыла выпить? — вместо нежных объятий и поцелуев сурово спросил Василий, возвышаясь над диваном и покачиваясь. Ворот рубашки расстегнут, галстук приспущен — мизансцена «Герой в салуне».
Лера с удивлением поняла, что Крутов пьян. От разочарования захотелось немедленно заплакать.
— Боже мой, ты пил?
— Да так, по случаю выпил. — Стаскивая туфли, Василий то и дело приваливался к дивану. — Случай, понимаешь, представился. Дай, думаю, выпью, может, забуду, какими подлыми и мелкими бывают людишки.
— Помогло?
— Не совсем. — Василий совершил героическую попытку снять пиджак, но потерял равновесие, и Лера поддержала его.
Руки путались в рукавах, пальцы — в пуговицах, война с пиджаком затягивалась, и Лера снова пришла на помощь.
— Из-за кого ты так?
— Из-за женщины — из-за кого ж еще, — поразился Лериной бестолковости Василий. Общими усилиями пиджак наконец был побежден и водворен на спинку стула.
— Коварная? — хихикнула Лера, отгоняя липкий страх.
— Еще какая коварная. Понимаешь, поспорила на меня. Вернее, поспорила на акции, что я ее это… трахну, короче, и обо всем забуду. Обо всем забыть — ништяк, а?
Лера закусила губу и уперлась взглядом в рисунок на ковре. Не этого ли она ждала и боялась? Besame mucho.
— Ты выиграла акции, а не купила, — обличил наконец лгунью Василий.
— Прости, — выдавила Лера, подняла глаза и столкнулась с неожиданно трезвым взглядом.
— Не могу, — мотнул головой Василий и рухнул на диван. Буквально через секунду с дивана донесся храп.
Лера стащила с пьянчужки брюки, тщательно сложила и отнесла в гардеробную. В спальне нашла плед, вернулась и укрыла подгулявшего любимого мужчину — что еще она может сделать на прощание?
«Так тебе и надо, — вертелась бодренькая мысль, — так тебе и надо. Никакая ты не клуша, тряпка, рохля, размазня. Ты — змея подколодная, подлая, лживая тварь, предательница, исчадие ада. Мария Медичи».
Лерой овладела апатия. Не стоит ждать, когда этими эпитетами тебя наградит трезвый Крутов. Пора домой. Загостилась.
Громыхнула входная дверь — на вахту заступила Игнатьевна.
Крутов, чертыхаясь и стеная, сел на диване. Если в доме Игнатьевна, со сном можно проститься: была у домоправительницы одна черта — в ее руках все горело и грохотало.
