— Да уж придут ли они? — волновался Саломон. — Пока ждем, замерзнем окончательно.
— У солдата почти вся жизнь проходит в ожидании, — нравоучительно заметил Грациллоний.
Вместе с другими всадниками они находились сейчас на гребне длинной горы. Внизу раскинулась широкая долина, а за ней — такая же гора. Грязная дорога спускалась в долину, поднималась на другую гору и шла дальше. Слева от них был лес и заброшенная ферма. Справа, вдали, виднелись деревенские дома под соломенными крышами. Ни одна печь не дымила: люди покинули свои жилища и увели скот. Вот это пустое пространство и выбрал Грациллоний для битвы.
Разведчики доставили ему сведения о противнике; вперед были пущены стрелки для привлечения врага. Оставалось только ждать. Он не испытывал ни надежды, как молодой Саломон, ни страха. Просто ждал и мысленно готовился: это помогало сохранить силы.
Грациллоний вздохнул и грустно улыбнулся.
— Что такое, сэр? — спросил Саломон. С тех пор, как отправились в поход, он не допускал вольностей с шурином и вел себя, как солдат.
— Ничего. Посторонняя мысль.
Грациллоний вспомнил, что скоро ему исполнится пятьдесят. О возрасте своем он думал редко. У него сохранились почти все зубы, и руки не потеряли пока ни силы, ни умения. Скорость и реакция, конечно, уже не те, что раньше, но когда требовалось, он действовал весьма успешно. И кольчуга пока не была ему тяжела. На близком расстоянии предметы теряли четкое очертание, зато вдаль он видел прекрасно. Даже в такую погоду не страдал простудными заболеваниями. Тем не менее Верания могла остаться молодой вдовой. Быть может, с сегодняшнего дня.
Фавоний заржал и топнул копытом.
— Спокойно, мальчик, — Грациллоний погладил теплую шею.
Скоро он узнает, насколько хорош жеребец в бою. Он обучал его, воины тоже тренировали лошадей. Все же настоящего опыта у них не было. Лошадь для кавалерии необходимо воспитывать с самого нежного возраста, как и кавалериста. Самое большее, на что он мог рассчитывать, — это на то, что Фавоний не заартачится и не понесет.
Снизу, с полдороги до холма, слышался топот. Двигалось множество людей, тысяч около трех. Шли они неровным строем, по четыре человека в ряду, то шагом, то, стараясь согреться, переходили на рысцу, переговаривались — в общем, вели себя не по-солдатски. У экипированных лучше других имелся нагрудник из дубленой кожи, у очень немногих уязвимые части тела защищены металлическими пластинами. Часть воинства шла с деревянным щитом в руке и в обычной рабочей одежде, грязной и вонючей после длинного перехода. Блестели незачехленные топоры и копья. Луки и камни для пращи тоже были наготове.
И все же войска эти были организованы лучше, чем казалось на первый взгляд. Армия их не была единой, но шли они группами, состоявшими из соседей. Каждый человек знал товарищей и командира в лицо. Явившись сюда, к востоку от Кондата Редонума, они захватили с собой кто что мог: провизию, мулов, легкие повозки. Припозднившиеся отряды ускорили шаг и догнали остальных. Над головами развевались знамена, сшитые из разных материалов, самых разнообразных форм и размеров. На одних было вышито дерево, на других — рыба или лошадь, крест или рога зубра. Присоединившиеся к войску местные резервисты должны были влить свежие силы.
С правого края, у подножия горы, стоял отдельный отряд. Грациллоний считал этих солдат своей лучшей силой: Друз с ветеранами Максима (из тех, что способны были еще воевать), моряки Иса, много молодых воинов, обученных ветеранами, а также франки из Кондата Редонума, прослышавшие о предстоящем бое и, к всеобщему изумлению, явившиеся на подмогу. Раз уж и они забыли о старых обидах перед лицом всеобщей опасности, то и Грациллоний готов был все простить. А любить их ему не обязательно.
С левого фланга, в лесу, притаились бывшие багауды, которых в свое время обучил Руфиний. (Боже, как не хватало ему сейчас Руфиния, и Маэлоха, и Амрета, и многих, многих других, сошедших в могилу!) Возле горы припрятаны были обозы с продовольствием, животные, палатки. Охрану там он не выставил. Вряд ли варвары станут их захватывать. Да если даже и захватят, потеря небольшая. Армия почти прикончила продовольствие и могла продержаться без пищи лишь несколько дней. Так что возвращаться будут на голодный желудок.
Грациллоний и лидеры, собравшиеся в Воргие, положили себе месяц на сборы. Они расценили, что захватчики не смогут прийти в Арморику раньше этого срока. Дорога сюда была длинная, к тому же в пути варвары занимались грабежом. Иногда, очень редко, натыкались на слабое сопротивление. Крепости они обходили стороной, гарнизоны же не отваживались ударить им в тыл. Так как войскам отпущен был лишь небольшой отрезок времени, вышли они как можно позже, чтобы не находиться в долгом ожидании нападения. Месяц, к тому же, давал возможность собрать дополнительные силы, раздобыть продовольствие, нанять хирургов и тому подобное.
За это время, однако, Глабрион мог узнать об их замысле и принять меры. Как бы ни держали они свои приготовления в секрете, слухи тем не менее достигли Турона. К Грациллонию пошли письма с запросами. Он откладывал их в сторону. Помогало то, что и у губернатора, и у правителя были свои заботы. В Британии легионы сбросили Марка — которого сами же до этого и избрали, — а потом убили его и провозгласили императором некого Грациана.
Затем Грациллоний оповестил губернатора о своих намерениях, но в этот момент остановить его уже было поздно.
Издалека сначала слабо, а потом все громче запели горны, послышались крики. На гребне противоположной горы появились люди. Армориканцы вздохнули, как один человек. Приближалась битва.
«Жребий брошен», — сказал Цезарь. Грациллоний знал, что
До этого момента он все надеялся, что сражения не будет вовсе. Люди ворчали бы из-за того, что их потащили зимой в эти холодные биваки, но во всяком случае, вернулись бы домой живыми и невредимыми. Бакка согласился бы и уговорил губернатора с правителем замять этот эпизод. Сказал бы, что армориканцам это будет наглядным уроком и подобной глупости они не повторят.
«Ладно, — думал Грациллоний, — было бы ужаснее, если бы мы вернулись, а
С противоположной горы зигзагами стремительно спускались стрелки. Они понесли тяжелые потери, но все же дело свое сделали.
— Можно я пойду? — закричал Саломон. Лошадь его проявляла нетерпение. Фавоний, заразившись ее настроением, встал на дыбы.
— Нет, я же тебе сказал: ты мне нужен здесь. Отсюда ты увидишь, что происходит, — отрезал Грациллоний. — Возможно, научишься чему-нибудь. Ведь ты в ответе за людей, которых поведешь.
— Сэр! — в голосе послышались бунтарские нотки. Потом он закричал: — Вот же они!
Германцы потекли с горы лавиной. Они не мчались сломя голову, а вприпрыжку, по-волчьи, преследовали врага. Когда в передних рядах увидели, что ждет их в лощине, тут же приостановились, и поток отхлынул назад, словно большая морская волна, разбившаяся при отступлении о скалу. Послышались крики, загудели горны. Пики закачались, словно трава в бурю.
— Плохо будет, если они остановятся на горе, — сказал Грациллоний. — Атака — самая трудная военная операция, даже для профессиональных войск. Я, правда, не думаю… да нет, пошли опять.
И в самом деле, с воплями и криками покатилась волна. В большинстве своем это были крупные светловолосые мужчины с длинными усами и заплетенными в косичку волосами. Многие в кольчугах, почти на всех — железные шлемы. В передних рядах ехали всадники на косматых лошадках. Ноги их чуть не касались земли. Затем они соскочили с лошадей и передали их мальчикам, бежавшим рядом. Среди германских племен только готы были кавалеристами.
— Обрати внимание, — учил Грациллоний. — Атака их вовсе не такая беспорядочная, как это может
