Страхов).
Научная и преподавательская деятельность X. А. Чеботарева началась в 1770-е гг. и была связана с Дружеским ученым обществом; Н. И. Новиков считал его своим другом. После наступления репрессий 90-х гг. Чеботарев демонстрирует свою верность правительству, выступая с похвальным словом Екатерине II, где осуждает Французскую революцию и подготовившие ее труды просветителей: «Наилучшее из всех, свойственнейшее существу обширных областей и выгоднейшее правление государством есть правление самодержавное… Развратные, льстивые лжемудрецы, сколь ни старались рассыпать поддельные цветы свои для обманчивой прикрасы толико хвалимого ими и одним только наружным видом блестящего, общенародного правления… но обнажает сама История, что их республики имели величайшие недостатки, что между прочими злоупотреблениями в оных утеснялась также и в них добродетель, честность и даже самая любовь к отечеству»[125].
В своих лекциях Чеботарев выступал как педагог-моралист, культивировавший «внутреннее христианство» в его масонском понимании. Долгое время он оставался единственным в университете преподавателем российской истории и словесности, но так и не создал цельного курса, хотя пытался написать руководство по русской истории. В 80-е гг. его лекции пользовались успехом, их даже посетил приехавший в Москву под именем графа Фалькенштейна австрийский император Иосиф II[126]. К безусловным заслугам Чеботарева относится издание им в 1777 г. одного из лучших российских учебников XVIII века по географии, выпуск в 1787 г. первого путеводителя по Москве и ее окрестностям.
Но к началу XIX в. лучшие времена для Чеботарева давно миновали. До нас дошел интересный документ, свидетельствующий о восприятии студентами нового ректора — т. н. «Жалобная песнь студентов», обращенная к покойному куратору И. И. Шувалову. Авторы песни враждебно относятся как к своему попечителю Муравьеву (а также к его другу И. П. Тургеневу), так и к ректору и высмеивают их недостатки:
Манеры Чеботарева действительно представляли резкую противоположность с учтивой, светской вежливостью Муравьева. Чеботарев «был росту среднего, костист, худощав, лицо имел цвета светлорусого, продолговатое, румяное, ясное, которое, говоря, выставлял, грудь широкую, голос звонкий, басисто- бронзовый, речь твердую и гладкую, походку мерную, осадистую, обращение резкое, тон замашистый. Часто к слушателям повторялось: Др-рузья мои! и со всеми легко, с разностию тона переходил он на прямое и ровное: ты»[127]. «Он не носил ни пуклей, ни косы, не пудрился, голова у него была гладко острижена; в поставе его выражалась самоуверенность. Всем он говорил ты; зная его, никто на это не сердился. Обхождение его могло показаться грубым, если б оно не было выражением добродушия; почти всех он называл по имени, а не по отечеству, говорил отрывисто, но когда был в ударе, речь его лилась рекою»[128].
Довольно ядовитые намеки здесь обращены в адрес Муравьева-литератора, достается от студентов попечителю, «который тьму набрал сверх силы должностей», и за исполнение обязанностей секретаря по принятию прошений на высочайшее имя. С другой стороны, подчеркивается узаконенная при новом ректоре Чеботареве практика приема в студенты дворянских детей без ограничения возраста (например, в 11 лет стали студентами А. Н. Раевский, В. М. Прокопович-Антонский, А. И. Лыкошин — брат упомянутого мемуариста и, по-видимому, А. С. Грибоедов)[129].
Ректор Чеботарев «нередко впадал в некоторую слабость и вел жизнь беспечную. Не странно ли было смотреть на почтенного ректора, когда он часов в семь после обеда, одетый в длиннополый сюртук, обутый в спальные сафьяновые сапоги, имея на голове треугольную шляпу с плюмажем, а в руках длинную натуральную трость, посещал студенческие комнаты. Мог ли начальник в таком наряде снискать себе должное уважение подчиненных?»[131] Тот же портрет находим мы у Снегирева, который замечает, однако: «Никто при виде Харитона Андреевича не смел улыбнуться, а тем паче засмеяться и зашикать. Так уважали его»[132].
По-видимому, несмотря на уважение к былым заслугам Чеботарева, нужно признать, что выбор ректора был неудачен. «Знал ли он сколько-нибудь хозяйственную часть и канцелярский порядок? Смело отвечаю — нет, не знал. В то время заседания в правлении университета происходили два раза в неделю; в промежуток этого времени секретарь правления Тимонов, получая от ректора разные входящие бумаги, заготовлял по ним резолюции и составлял журнал для наступавшего присутствия. Ректор, прибыв в назначенный день в правление и потолковав кое о чем с деканами, обращался к секретарю с вопросом: „готов ли журнал?“ Тогда опытный секретарь представлял ректору изготовленный заранее журнал и делу конец!»[133] К худшим качествам Чеботарева относилось частое пренебрежение своими учебными обязанностями: в упомянутом нами рапорте П. И. Голенищева-Кутузова от 1803 г. тот пишет, что Чеботарев «едва в месяц раза четыре бывает в классе своем», так что «за леность и нерадение по должности И. И. Шувалов хотел совсем выгнать его из Университета, как сказывал мне г. Херасков»[134]; в следующем году Чеботарев уже совершенно прекратил преподавание.
В период ректорства Чеботарева реальным управлением университета занимались, как и раньше, чиновники реорганизованной канцелярии директора, причем сам Чеботарев поселился в директорских покоях и, видимо, полагал себя преемником этой должности. Такой порядок вызывал неудовольствие и у многих профессоров, и у Муравьева, которым нужны были явные результаты реформ. Поэтому на новых выборах ректора в мае 1805 г. кандидатуру Чеботарева не поддержали и ректором был избран П. И. Страхов. После сложения ректорских полномочий Чеботарев, «яко таковой Чиновник, который через целые пятьдесят лет пребывал неисходно в Университете, быв определен для воспитания при самом его
