исследования почв, растений, животных, геодезических измерений в экспедиции по губернии отправились профессора Гольдбах, Фишер, Гофман и др. Благодаря своей работе в ОИП эти профессора пользовались расположением нового попечителя, нередко обедали у него в доме. Постоянное пребывание Разумовского в Москве нарушало рекомендации устава, а поскольку попечитель редко бывал в университете (только в дни торжественных собраний), то центр его общения с профессорами переместился в его дом и усадьбу Горенки.
Как замечает мемуарист, возможно, гордость Разумовского не смирилась бы с необходимостью обедать в компании профессоров, если бы в это время трое его сыновей Перовских не учились бы в университете[148]. Старший из них Алексей жил на пансионе у Фишера фон Вальдгейма и, окончив университет в 1807 г., в течение трех лет получил степени кандидата, магистра и доктора; двое других — Василий и Лев — были переведены в 1808 г. в студенты из благородного пансиона. Однако не следует думать, что Разумовский покровительствовал профессорам только из корыстных побуждений: он отличал всех ученых, чей вклад в естественные науки был неоспорим. Так, например, попечитель очень уважал П. И. Страхова, и с 1808 г. по его просьбе Страхов каждый день производил для Общества испытателей природы метеорологические наблюдения, которые с 1810 г. регулярно публиковались в «Московских ведомостях»[149].
Хотя попечитель редко посещал университет, его влияние в правлении и совете постоянно ощущалось. Так получилось, что после смерти Муравьева и ухода Страхова с поста ректора механизмы ученой республики затормозились и снова требовались сильные руки, чтобы привести их в действие. С августа 1807 г. в должности ректора был утвержден престарелый Ф. Г. Баузе. Документы создают у нас противоречивый образ этого профессора в последние годы его жизни. С одной стороны, это был, без сомнения, человек острого ума и глубоких познаний (об этом свидетельствует его оживленная и содержательная переписка с Муравьевым в 1804–1807 гг.[150], участие в работе над историей российской словесности и т. п.; даже последний из сохранившихся документов его рукой — письмо министру от 1810 г.[151] — написан на прекрасной латыни безупречного стиля), с другой стороны, как сообщает его биограф, в последние годы жизни профессор был подвержен «различным болезненным припадкам»[152]. Лишенный всякой церемонности П. И. Голенищев-Кутузов в 1810 г. жаловался Разумовскому, что Баузе «дома пьет мертвую чашу и разные производит в университете сцены, кои мирить и успокаивать весьма трудно»[153]. А весной 1812 г., вспоминая отправленного им в отставку профессора, он же пишет с явной неприязнью: «Баузе известен вам самим как горький пьяница и теперь по улицам пьяный валяющийся»[154]. Острая нужда в деньгах, вероятно, толкнула Баузе на продажу своей бесценной коллекции, что и обусловило ее дальнейшую гибель.
Неудивительно, что и в 1807–1808 гг. дела в университетском правлении велись очень плохо. Третьяков вспоминает, что декан Панкевич доносил попечителю Разумовскому о беспорядке в правлении. Хотя мемуарист не называет при этом ректора, но из сопоставления времени, когда Панкевич был деканом, ясно, что речь идет о Баузе. Поэтому и попечитель Разумовский принял некоторые ответные меры.
В 1808 и 1809 г. два раза подряд ректором избирается Иван Андреевич Гейм, кандидатура которого, безусловно, очень устраивала Разумовского. Мы встречаем имя Гейма среди тех, кто регулярно посещает дом попечителя. В течение нескольких лет Гейм, хорошо знакомый с библиотечным делом и работавший хранителем университетской библиотеки, составлял каталог собрания книг Разумовского. Эта работа продолжалась и после перезда графа в Петербург, и Разумовский, поддерживая с ректором личную переписку, часто интересовался ходом его изысканий[155].
Высокий авторитет Гейма в университете подкреплялся его ровными дружескими отношениями со всеми коллегами. Как уроженец Брауншвейга (и родственник профессора Буле!), он никогда не терял контакта с немецким ученым миром. Среди его постоянных корреспондентов были такие уважаемые профессора Геттингенского университета, как X. Гейне и А. Л. Шлецер, большой известностью в Германии пользовался его единственный в своем роде трехъязычный немецко-французско-русский словарь (как писал несколько высокопарно И. М. Снегирев, Гейм «познакомил просвещенную Европу с русским языком»[156]). С другой стороны, Гейм был в прекрасных отношениях с большинством русских профессоров, дружил со Страховым и Антонским и за долгие годы пребывания в России привык считать ее своей второй родиной.
Во время своего ректорства Гейм не проявлял большой инициативы, стараясь поддерживать хорошие отношения с начальством. Кроме того, внутренние университетские споры с этого времени оказались под присмотром, исходившим от самого Разумовского. Дело в том, что, согласно уставу, с 1804 г. при попечителе университета существовала канцелярия и теперь именно этот инструмент кажется Разумовскому наиболее удобным для контроля над ходом дел в университете. Значение канцелярии попечителя (не игравшей никакой самостоятельной роли во времена Муравьева и находившейся при нем в Петербурге) резко возрастает, сюда переходит центр тяжести при решении всех вопросов. «Бдительным оком» попечителя, строго и по-своему благоразумно утверждавшим порядок в университете, становится правитель канцелярии М. Т. Каченовский[157].
У этого человека причудливая судьба. В 1801 г. московскому вельможе А. К. Разумовскому свои услуги в качестве секретаря и библиотекаря предложил один начинающий литератор, происходивший из харьковских греков, Михайла Качони (именно так первоначально писалась его фамилия, измененная во время учебы в Харькове на «Каченовский»). До этого он перепробовал уже множество занятий: был казачьим урядником, чиновником в канцелярии Харьковского магистрата, сержантом Таврического полка, квартирмейстером Ярославского полка, расположившегося в Москве. На последней должности Каченовского постигла неудача: открылась кража пороха, причастность к которой он, впрочем, отрицал. Когда он оказался под следствием на московской гауптвахте, то познакомился там с одним из охранявших его офицеров, С. Н. Глинкой, который нашел в молодом человеке сходные взгляды на литературу, предложил ему свою дружбу и пропуск в круги московских литераторов. Благополучно избежав суда, Каченовский подает в отставку и решает заняться журналистикой. Поддержка Разумовского оказалась ему очень кстати. В 1805 г. он выкупает «Вестник Европы», одновременно устраивается преподавателем в университетскую гимназию (своему секретарю и правителю канцелярии граф без экзаменов выхлопотал степень магистра). Вот как описывает его первое появление И. М. Снегирев: «Инспектор ввел к нам в класс молодого человека лет 30, в очках, худощавого, бледного и смуглого, с костылем, на который он опирался по болезни в ногах, которую нечаянно получил в прогулке на Пресненских прудах с бывшим своим приятелем князем Шаликовым. Типическая его физиогномия походила более на греческую, чем на русскую; она носила на себе отпечаток холерического темперамента. Черные волосы у него на голове коротко были острижены; приемы его были угловаты, но смелы и обличали в нем что-то военное. Холодно раскланявшись с нами в классе, он с какою-то уверенностью сказал: „Господа, по возложенной на меня от университетского начальства обязанности, мы займемся с вами риторикой…“»[158]
В ряду московских журналистов Каченовский сразу же занимает заметное место. Не имея ни настоящего литературного таланта, ни глубокого образования, он применяет прием очень эффективный для привлечения публики: его критика, изобилующая мелкими нападками и лишенная какой-либо цельной позитивной программы, не щадила никаких авторитетов, даже священных в то время имен Карамзина и Дмитриева. Маститые авторы пытались первое время отвечать на злобные выпады Каченовского, но затем перестали обращать внимание на «завистливого зоила», которого метко охарактеризовал кн. П. А. Вяземский: «Всегда он ближнего довольством недоволен // И, вольный мученик, чужим здоровьем болен» («Послание к М. Т. Каченовскому», 1821).
По мнению Снегирева, «в его критике выразился его подозрительный характер». Именно такой характер, видимо, подходил Разумовскому для управления университетом. Его протеже в течение одного года без защиты диссертации получил степени магистра и доктора, с 1808 г. стал адъюнктом, но отсутствие вакансии мешало ему занять должность профессора. Предмету преподавания Каченовский не придавал особого значения: он начал с риторики, затем читал русскую историю и, наконец, остановился на
