в визитах к больным. Хотя такие занятия были естественны для студента медицинского факультета, в Петербурге по этому поводу выразили недоумение, поскольку они «не являлись необходимыми для познания натуральной истории».
К счастью, попытки Академии установить более тесный контроль над студентом не помешали Лепехину защитить 5 мая 1767 г. диссертацию «De acetificatione» на степень доктора медицины. В письме в Академию наук, отправленном сразу после защиты, профессор Шпильман выразил уверенность, что «славнейшая Академия может с полным основанием ожидать, что затраченные ею на Лепехина средства будут возмещены самым блестящим образом», и рекомендовал его к занятию кафедры ботаники и натуральной истории[366].Действительно, выдержав по возвращении в Россию экзамен у академиков, Лепехин единогласно был избран адъюнктом, доказав состоятельность своего обучения. Такая самостоятельность и ответственность перед собой показывала все более растущий уровень самосознания представителей российской науки; в дальнейшем Лепехин вошел в историю как один из наиболее выдающихся и разносторонних ученых конца XVIII века[367] .
Подобной же самостоятельностью отличался и А. Я. Поленов, посланный Академией для обучения праву[368]. Однако, как уже упоминалось, не без возможного влияния Шёпфлина, он поступил вначале на философский факультет и первые полтора года посвятил интенсивным историко-филологическим занятиям: латинскому языку, истории, метафизике, римским древностям, ежедневно посещая по шесть часов лекций и при этом дополнительно занимаясь частным образом с учителем французского языка. В отчетах Поленова Академия столкнулась с новым, еще не виданным доселе явлением, которое также показывает постепенное изменение облика русского студента — его критическим взглядом на университет, в который он попал. Так, объясняя, почему он так долго не приступает к основному предмету своих занятий — праву, Поленов отмечал, что «юридический факультет в немалом беспорядке», а ему еще нужно освоить ряд подготовительных дисциплин, без которых «приняться за юриспруденцию никоим образом не можно». Давая критические характеристики большинству профессоров, Поленов выделял лишь Шпильмана, «человека в знании предостойного, в трудах неутомимого». Высоко ставил он и двух профессоров истории — своего наставника И. Д. Шёпфлина, у которого в следующие годы он слушал «родословие и происхождение знаменитейших владетелей ныне немецких», и И. М. Лоренца, читавшего ему немецкую историю. С весны 1764 г. Поленов, наконец, приступил к слушанию и основных юридических курсов: римского права, общего права немецкой империи, естественного и общенародного права, которыми не был вполне удовлетворен, желая изучить эти предметы более обстоятельно. В отчете в Петербург, посланном в апреле 1765 г. он сообщал, что в летнем семестре приступит «к слушанию другой части Римских прав или духовного права» и повторит римские учреждения (Institutiones) «как для трудности, так и для того, что они основанием служат и всем другим правам и без основательного и твердого оных познания почти ничего или очень мало успеть в юриспруденции». Кроме того, по мнению Поленова, ему «чрезмерно нужно иметь хотя малое понятие о греческом языке», за который он намерен был приняться как можно скорее.
В июне 1766 г. Академия выразила вполне законное неудовольствие, усмотрев из его отчетов, что он слишком много внимание уделяет истории, тогда как для преподавания в России скорее нужен правовед- практик. В ответ на это Поленов довольно резко замечал состоявшему с ним в переписке советнику И. К. Тауберту, что без изучения истории понять по-настоящему право невозможно, «не утвердясь прежде в сем знании приниматься прямо за юриспруденцию столько же безрассудно, как, не насадив железа, рубить дрова одним топорищем»[369]. В его стремлении отстоять собственное право на определение хода своего обучения можно усмотреть те же элементы дворянского самосознания (а Поленов происходил из костромского дворянства), что мы уже наблюдали у лейпцигских студентов. Набиравший силу его конфликт с Академией, по мысли Поленова, должна была смягчить полученная им рекомендация перейти в другой университет, для чего он избрал Гёттинген. Однако смена руководства Академией наук, произошедшая осенью 1766 г., когда на пост директора вступил граф В. Г. Орлов, привела к новому обострению: канцелярия сделала выговор Поленову за переезд в Гёттинген до получения официального ордера, что сам студент оправдывал необходимостью успеть к началу нового семестра, иначе бы он целую зиму бесцельно провел в Страсбурге. Запрошенные им деньги на проезд были выделены Поленову только тогда, когда он уже был в Гёттингене[370]. Однако к его чести нужно сказать, что Поленов был очень бережлив в своих расходах и не испытывал поэтому серьезных финансовых трудностей: так, за первый семестр пребывания в Гёттингене им были истрачены всего 68 талеров.
Доказывать правильность избранного им пути Поленову, как и другим ученым, нужно было своей деятельностью в России. Хотя его чиновничья карьера не сложилась, европейское образование выделяло Поленова среди русских законоведов конца XVIII в. Надо сказать, что полученные им знания не нашли прямого применения в Академии наук, которая, в отличие от других возвращавшихся студентов, оставила Поленова, возможно, памятуя о его «строптивости», в прежней должности переводчика. Несмотря на это, он активно включился в обсуждение законодательных вопросов, развернувшееся накануне открытия Уложенной комиссии. В 1768 г., спустя год после возвращения из Гёттингена, он представил на конкурс Вольного экономического общества сочинение «О крепостном состоянии крестьян», в котором предлагал ряд мер по ограничению крепостного права. Его сочинение получило вторую премию общества, но так и не было опубликовано. Общественные взгляды Поленова отразились и в выборе им для перевода просветительских трактатов, прежде всего сочинений Монтескьё. Он выполнял различные поручения Академии наук по подготовке к изданию источников по русской истории, но, тем не менее, в 1771 г. был отставлен от Академии, которая сочла, что он «ни на что не годен по причине, что у нас нет никаких тяжб», и продолжал службу в Сенате, а затем в Комиссии по составлению законов, где начал готовить обзор по истории русского законодательства. Так, несмотря на далеко не в полной мере реализованные возможности, судьба Поленова занимает одно из важных мест в истории русского Просвещения.
Академические командировки проложили первые пути из России в Страсбург, но по-настоящему крупным центром обучения русских студентов этот университет становится с середины 1760-х гг., когда, наконец, исполнилось желание Шёпфлина увидеть здесь представителей русской аристократии. Первыми из них были трое молодых графов Разумовских, сыновей гетмана К. Г. Разумовского, которые, по словам профессора, «сделали прекрасное приращение к нашему университету» [371]. Прибыв в мае 1765 г., они поступили на попечение Шёпфлина и обучались в его дипломатической школе; кроме того двое из них — четырнадцатилетний Петр и тринадцатилетний Андрей были записаны в матрикулы Страсбургского университета, точнее, в их особую часть «Matricula Serenissi- monim et Illustrissimonim», предназначенную для высокопоставленных студентов (по неизвестной причине имени старшего из братьев, графа Алексея Кирилловича Разумовского, в будущем министра народного просвещения, в этих матрикулах нет). Под руководством Шёпфлина в его школе и университете Разумовские должны были слушать курсы по естественному и общественному праву, новой истории, международным отношениям и договорам, дипломатике, геральдике, статистике современных государств, математике и естественной истории, получая, таким образом, представление о полном круге наиболее актуальных научных дисциплин эпохи Просвещения[372].
Вместе с Разумовскими занятия в Страсбурге посещал Д. Д. Легкой, бывший академический студент, который, находясь на содержании Академии наук, стажировался здесь, как и Поленов, по юридическим дисциплинам (он был зачислен на юридический факультет 22 мая 1765 г.) и уделял при этом большое внимание занятиям историей. Шёпфлин высоко оценивал его способности, но одновременное исполнение обязанностей гувернера при Разумовских ложилось чрезмерной нагрузкой на плечи студента. Назначенное Легкому небольшое годовое содержание всего в 200 рублей, по-видимому, принимало во внимание дополнительную плату, получаемую им от Разумовских, к тому же это жалование из Петербурга приходило к нему с большим опозданием[373]. 10 ноября 1767 г. Д. Д. Легкой скончался в Страсбурге. «Ему бы долго жить долженствовало, — писал тогда Шёпфлин в Петербург, — дабы он мог случай иметь знание и искусство, здесь приобретенное, в пользу отечества употребить»[374].
Живое внимание к университетской учебе графов Разумовских проявил сам их отец, посетивший Страсбург в конце 1766 г. Как свидетельствует переписка Шёпфлина, граф К. Г. Разумовский встретился с
