Здесь-то и ожидало его второе испытание.
Жил он один в доме без хозяев. Казалось бы, жизнь в одиночестве благоприятствовала всему, в том числе и писанию научного трактата о новом общественном строе, именуемым социализмом.
Но разве можно было такого человека оставлять без присмотра? Он попал под негласный надзор осведомителей, и как только они «пронюхали» о его занятиях, то сразу сообщили в комендатуру. При обыске рукопись изъяли, а автора отправили прямо к нам — в Красноярск, во внутреннюю тюрьму.
Так началась наша совместная жизнь, куда более осмысленная, чем прежде. Михаил Васильевич занял в ней самое видное место. Благодарю судьбу за встречу и общение с ним.
Когда он раздевался, то по нему можно было бы изучать анатомию — трудно было поверить, что в этих живых мощах бьется сердце и теплится жизнь. Руки и ноги что плети, сама собой возникала мысль: «И в чем только душа держится?!» Зато голова, с копной светлых красивых волос, напоминала голову лягушачьего эмбриона. И приходило невольное объяснение этому несоответствию. Громадная голова, набитая знаниями и необыкновенной памятью, вобрала в себя все жизненные соки и силы организма, не оставив остальному телу ни клеток, ни крови.
В дни дежурств Михаила Васильевича я пытался выразить свое уважение и помочь ему в уборке и обязанностях дневального. Но он не разрешал делать этого. Не позволял мыть полы, убирать туалет, выносить парашу — все делал сам. Это вызывало еще большее к нему уважение.
В те годы в нашем сознании еще кровоточила рана Хиросимы. Нам хотелось более подробно узнать о сути устройства нового атомно-ядерного оружия. Он удовлетворил наше любопытство и очень образно рассказал о смысле и чудовищной силе ядра атома, освобождающейся при расщеплении.
Будучи уже в Кировской тюрьме, я испытал в себе совершенно новые, только-только появившиеся ростки интереса к знаниям. Меня стали интересовать вопросы происхождения мира, человечества и общественных формаций.
А Михаила Васильевича я все пытался расспросить про новую для меня, незнакомую сторону жизни людей, а именно про религию. В период духовного пробуждения мне казалось, что все догадки природы может объяснить человеческий разум, а то, что не поддается разуму — мистика, чудо, — категории понятий, относящихся к религии, вере и Богу.
Однажды я спросил его:
— Скажите, Вы ведь знакомы с Библией и библейской историей? Как Вы относитесь ко всему этому? Что для Вас вера в Бога?
Он мне ответил так:
— Я пришел к Библии тогда, когда нужно было окончательно определить свое отношение к миру. До этого я придерживался материалистических взглядов, но потом понял и почувствовал в себе потребность и необходимость поближе узнать Бога. Тогда я обратился к Библии, и каждый день я открывал для себя много нового. Бог для меня это абстрактное начало всех начал, неподдающееся описанию и измерению, земным представлениям, по внутренним законам которого существуют Вечность, Вселенная, Мир, Земля и все вокруг. Бог — необъятное понятие, олицетворение сил природы и жизни…
Для меня это признание прозвучало тем более неожиданно, потому что исходило оно от ученого советской формации, где религии отведено место на задворках, где наука исповедовала и утверждала диалектический материализм. Верующие ученые, доставшиеся советской науке, заимствовали Веру и Бога из прошлого.
Михаил Васильевич рассказал нам и о Новом Завете, о рождении Иисуса Христа. Мы были удивлены тем, что евангельские тексты, до смысла которых неподготовленному читателю непросто добраться самому, в изложении Михаила Васильевича обрели понятное содержание, похожее на сказку из далекого прошлого, с упоминанием исторических мест и событий. Тема оказалась столь увлекательной, что продолжалась около двух недель, по нескольку часов в вечер.
В рассказах Труханова действующие лица из Назарета и Вифлеема представали как бы во плоти человеческой, и рождение Иисуса до чрезвычайности походило на рождение земного человека. Он рассказывал обо всем, как очевидец, будто сам участвовал в этих событиях. Иногда создавалось впечатление, что перед ним раскрыта книга, и он читает ее, не пропуская мелочей и подробностей. В его лекциях упоминались все названия мест и действующих лиц, времени — нужно было иметь феноменальную память, чтобы все это передать так убедительно и захватывающе. Он рассказывал обо всем так живо, что не поверить, не запомнить было невозможно.
От отца я ни разу ничего подобного не слышал, хотя он и был человеком просвещенным и хорошо знал библейскую историю. Мне было стыдно, что в своем возрасте я ничего не читал и не знал о местах обетованных и о людях, упоминающихся в истории человечества.
Месяца два еще продолжалось наше совместное пребывание в тюрьме, а затем его взяли, как обычно, ночью «с вещами». Как-то сложилась его дальнейшая жизнь?..
Михаил Васильевич открыл мне библейское толкование жизни, но поколебать материалистическое понимание мира не сумел, и по существу я остался при своих прежних убеждениях. Источником жизни является земля, она же возвращает себе все отжившее. Вечный круговорот, вечная смена жизни и смерти.
Что касается моих нравственных принципов, они были заимствованы у родителей и приняты доводом логики: «добро — творит добро», «зло — возвращается местью». Таков конечный результат — прожитая жизнь не раз убеждала меня в том же.
Каким бы тяжелым не было положение заключенных, но надежды на лучшее, на перемены все же поддерживали в нас дух. Да и диалектика нас учила тому же: «нет ничего вечного, постоянна только переменчивость». 1953-й год подтвердил это и вселил реальные надежды на скорую смену режима.
Лето 1953 года было ознаменовано массовыми организованными выступлениями заключенных во всех режимных лагерях Советского Союза. Все это наводило на мысль о существовании объединенного руководства, сумевшего поднять волну восстаний в лагерях.
Так случилось, что Красноярская внутренняя тюрьма стала приемным пунктом для многих заключенных, участвовавших в волнениях лета 1953 года.
Во внутренних тюрьмах тишина — обязательное условие содержания зэков. Нарушение тишины влечет за собой наказание. Первые полгода, проведенные мной в Красноярске, прошли под знаком этих правил. И вдруг в тюремный распорядок этих правил ворвался шум толпы, хор голосов, свист, смех, истошные команды перепуганных вертухаев, на которых вошедшие в кураж зэки не обращали никакого внимания.
Что это значит? Кого привели в тюрьму?
Оказалось, пришел этап из Норильска. Прибывшие в тюрьму, поправ все законы, устроили настоящий погром, проявляя полную свободу действий и неподчинение надзору. Да, это были они, норильчане! Уже в первый час, мы, сидевшие в тюрьме зэки, получили полную информацию о волнениях, прошедших этим летом в норильских лагерях. Перескажу ее со слов участников и очевидцев.
Созданные в пятидесятые годы особые лагеря усиленного режима «Берлаг», «Озерлаг», «Речлаг», «Карлаг», «Степлаг» настолько ужесточили жизнь и положение заключенных, что «тянуть» срок стало здесь намного труднее, чем в обычных лагерях.
И тут Норильск взорвала невероятная новость: министр внутренних дел СССР, измаравший себя кровью тысяч невинных жертв, сам признан злейшим врагом государства и агентом мирового империализма. Он изобличен в своих преступных действиях, арестован и предстал перед судом. Вина его оказалась такой тяжелой, что решение Суда было однозначным — высшая мера наказания.
Не трудно представить, как восприняли это известие люди, попавшие в бериевские застенки, рабы с пожизненным клеймом изменников Родины!!! Охранники и заключенные как будто поменялись местами — это со слов зэков, которые стали участниками этих перемен. Каким только оскорблениям не подвергали тогда бериевских опричников! Все позволено, все по адресу!
Надзор еще не успел разобраться, какому Богу молиться. Правда, и заключенные не разобрались в ситуации, не поняли главного — перемены будут недолгими.
Волнения, начавшиеся на «Медвежке» (так назывался один из лагпунктов), были спровоцированы военизированной охраной. Суть конфликта была в том, что вышедшие из жилого барака «западники»
