Россия: критика исторического опыта. Том1

Можем ли мы принимать эффективные решения?

Важнейший вопрос, перед которым в годы перестройки встала страна (независимо от того, осознало ли это общество или нет), заключался в том, какой глубины и масштабов решения общество может принимать, окажутся ли эти решения способными привести к сложнейшему переходу к либеральной цивилизации. Прецеденты, которые зафиксированы в историческом опыте, мало обнадеживали. Достаточно вспомнить, что аналогичная проблема во всей своей остроте уже стояла после февраля 1917 года. Тогда общество не сумело реализовать альтернативу, перейти из промежуточного состояния к либеральной цивилизации.

Прежде всего необходимо иметь в виду существенную смену организационной основы принятия решений на всех уровнях. Речь идет о нараставшем стремлении общества отказаться от принятия значимых решений через механизм партии нового типа, который приспособлен к хромающим решениям в силу ситуации, навязываемой расколом. На первый план вышли советы, освобожденные от опеки партии. Способствовал ли этот новый механизм поднятию эффективности значимых решений?

При оценке возможностей советов не следует забывать, что они зародились как соборные формы управления, по самой своей природе предназначенные для регулирования отношений в рамках локального мира на основе эмоциональных механизмов. В тех случаях, когда советы организовывались на уровне большого общества, вплоть до Верховного Совета всей страны, они неизбежно приобретали иной характер, становились элементом медиатора, нуждались в подпорках административного управления. Кроме того, советы, лишенные возможности административной власти над ресурсами на подведомственной территории, не могли стать организационными центрами местного развития, так как они не опирались на частную инициативу. Не погруженные в среду частной инициативы, не располагая ресурсами, они не могли вообще принимать серьезных хозяйственных решений.

Эти обстоятельства оказались, однако, недоступными пониманию законодателей, так как они мыслили в усеченных либеральных категориях, исходя из моделей либерального общества.

Между тем наблюдения показывают, что хотя партия как инструмент принятия хромающих решений оказалась серьезно ослабленной, тем не менее практика принятия таких решений продолжалась. Иного и невозможно было предположить, пока существовал раскол. Это можно было наблюдать в деятельности высших законодательных органов власти, несших в себе взаимоотрицающие друг друга элементы вечевого идеала и правового государства. В этих органах депутаты группировались не по платформам, а по «делегациям». Каждая из них защищала определенный «местный интерес», что создавало предпосылки для «перераспределительных коалиций» дефицита на всех уровнях.

Реальный и авторитетный парламент может отвечать своему назначению, лишь будучи погруженным в среду, где преобладают значительные массы людей, способные видеть пути и средства воплощения своих локальных интересов через включение своего локального мира в общую воспроизводственную деятельность общества, путем воспроизводства целого через часть и одновременно части через целое. Если такая среда отсутствует или ее элементы слабы и не достигают некоторой критической массы, то в таких органах власти возможно проявление элементов земского собора. Одна из его функций заключалась в том, что сословия, низы доводили до сведения царя свои бесконечные локальные нужды. Вместе с тем эта власть — источник вечевого возмущения, способного смести всякую власть во имя торжества локализма, ликвидировать ее как центральную, ответственную власть. Такие органы, по сути дела, несут в себе неразрешимое противоречие, раскол между локализмом и стремлением формировать большое общество на основе права. При этом, кажется, мало задумываются над тем, в какой степени общество, где нет рынка, нет представления об абстрактном эквиваленте различных ресурсов, где стекло меняется на трубы, а право на работу — на квартиру и т. д., может жить по законам правового государства. В России само представление о законе оторвано от представления о праве и закон расценивается как насилие власти, как нечто, навязанное властью и не имеющее под собой нравственной основы. Но тем самым сам Бог позволяет постоянно обдуривать власть, т. е. ответить на ее решения видимостью согласия, а затем действовать в противоположном направлении, усиливая общую дезорганизацию.

Расколотость, двойственность высших органов власти связана с парадоксальным массовым стремлением общества использовать демократические формы в неадекватных условиях, т. е. в обществе, в котором преобладало воспроизводство традиционного типа. В этом типе общественного воспроизводства нет рефлективной задачи поддержания, постоянного формирования интеграции общества при постоянном стремлении к развитию, что не способствует формированию демократии.

Иллюстрацией может быть попытка Горбачева рассматривать развитие машиностроения как ключ к решению всех проблем, что фактически было ставкой на сохранение воспроизводства псевдоэкономических форм. Продолжалась широкая практика принятия разрушительных дезорганизующих хромающих решений. Например, в октябре 1985 года была запрещена в Москве и Грузии торговля сельскохозяйственными продуктами лицам, которые не имеют отношения к их производству. Однако в мае 1987 года было разрешено индивидуальное, семейное и кооперативное предпринимательство. Но затем посреднические кооперативы были запрещены. По словам Л. Абалкина, заместителя председателя Совета Министров СССР в 1989–1990 годах (он говорил о политике правительства), «происходит как бы постоянная смена курса движения не по прямой линии, а зигзагом» [36]. По сути дела история страны после вступления на путь модернизации всегда шла по пути хромающих решений. Сами переходы от одного этапа к другому были одной из форм хромающих решений. Перестройка, подавив организационные формы, приспособленные к этим решениям, однако, не отменила, да и не могла отменить этот странный способ принятия решений. Разумеется, можно людей, которые принимали такие решения, обвинять в некомпетентности, но где те смельчаки, которые осмелятся бросить камень в грешников? Кто безгрешен? Миллионы рабочих и крестьян, повседневно формировавших социокультурную среду общества, которая не слишком стимулировала развитие более интеллектуальных форм труда и, следовательно, культурную атмосферу для принятия эффективных решений на всех уровнях? Ученые в сфере общественных наук, которых общество заставило прежде всего воспроизводить «хромающую» идеологию? Тайные мыслители, которые с ужасом вспоминали, спустили ли они, уходя из дома, в унитаз свои записи, за которые неизвестно что полагается? Нам винить некого.

Преодоление практики хромающих решений возможно лишь как аспект преодоления раскола. Оно достижимо на основе развития сложных решений, учитывающих реальность раскола, раздвоенность любого решения. Для этого нужен переход на более высокий уровень массового понимания социокультурной реальности общества.

Иллюзии перестройки

Правда заключается в том, что перестройка была основана, как, впрочем, и все предшествующие этапы, на некоторых иллюзорных представлениях, скрывающих существование раскола. На седьмом этапе, в условиях отказа высшей власти от манихейства, в условиях утверждения ценностей плюрализма и гласности, общество оказалось безоружным перед тем, что плюрализм в действительности стал полем открытых столкновений сторон расколотого общества. Они не сдерживались ослабевающей властью и постоянно стремились вцепиться друг в друга. Теперь власть не пыталась их направить против некоторого антитотема, и они без стеснения ринулись в бой друг на друга. Эта полемика не доходила еще до крайних пределов, до погрома, до вооруженных столкновений, но и она носила черты взаимонепонимания и даже взаимного недоумения по поводу того, что можно придерживаться противоположных взглядов. Раскол, который до сих пор иллюзорно маскировался под борьбу с мировым империализмом, вдруг обнаружился в результате краха идеологии у себя дома. Общество оказалось неподготовленным к тому, что возможны цивилизованное сопоставление и борьба разных точек