Россия: критика исторического опыта. Том1

философии Версальского мира, творцы которого пытались провести в жизнь идею предоставления каждому народу своего государства. Практически это недостижимо, так как разные этнические группы живут совместно. Если некоторое этническое большинство сможет отделиться, то другие этнические группы, проживающие с ним, не смогут выделиться как субъекты. Следовательно, равноправие народов оказывается невозможным даже теоретически. В условиях СССР, где проживало 120 народов, идея формирования государства по национальному признаку не могла быть реализована. Во многих случаях даже нации, которые считались коренными, находились в меньшинстве. Представители одного и того же народа могли занимать разные территории, где ранее проживали разные народы, находились разные государства. Тем самым политика государственного устройства внутри бывшего СССР сталкивалась с невозможностью определить, какой народ должен быть субъектом на соответствующей территории. Во многих национальных автономиях РСФСР русские составляли более 80% населения. Право наций на самоопределение непосредственно толкает к конфликтам, так как фактически оно дает право тем, кто сильнее. Выход заключается в ориентации на права личности, что в перспективе — возможно, отдаленной — ослабит фактор манипулирования границами, возможностью отделения и присоединения как способа решения проблем отдельных этнических групп, народов.

Победа большевизма готовилась и была достигнута на основе истолкования массовых представлений о мире как столкновении космических сил, как борьбе бедных и богатых. Этот язык оттеснял на задний план истолкование конфликта Правды и кривды на основе этнических признаков. Однако идеология национальной унификации оказывалась в противоречии с ростом национального сознания в тем большей степени, чем активнее это сознание развивалось. При этом язык, связанный с этническими признаками, мог стать языком оппозиции, критики псевдосинкретизма. Социальная перестройка, сопровождавшая становление советского общества, не могла не активизировать рост национального самосознания. После 1917 года центр тяжести ценностей власти имел тенденцию смещаться от абстрактных интернациональных ценностей к ценностям племенным, что можно видеть, в частности, в победе Сталина над Троцким. Право наций на самоопределение в полной мере выявило свой фиктивный характер. После Сталина высшая власть приняла бесспорно однонациональный (моноэтнический) характер, что, однако, не отменяло необходимости считаться с многонациональным (многоэтническим) характером общества. В этих условиях, как и раньше, стремление к порядку неизбежно приобретало характер унификации на основе ценностей народа, составляющего большинство.

В моей рукописи 1979 года было сказано: «Ориентация псевдосинкретизма на русскую культуру не означает, однако, что эта культура процветает в ущерб другой. Господство псевдосинкретизма грозит русской культуре даже больше, чем культурам если не всех, то многих из народов, населяющих СССР. Эти народы могут черпать силы в борьбе с препятствиями, чинимыми культуре извне, тогда как русская культура, ее господствующая версия находится под гипнозом своей застывшей силы» [2].

Массовое сознание России способно принять в свою среду любого человека независимо от его расы и национальности. Но оно не обладает развитой способностью устанавливать диалогические отношения с народами, стойко придерживающимися своих национальных ценностей. Об этом говорит И. Шафаревич: «Есть и типично русский порок в нашем отношении к другим народам… отсутствие внутреннего убеждения в их праве существовать именно в их самобытности». Шафаревич подметил, что русский человек считает всех людей равными себе в том смысле, что «сразу записывает их в русские», что свидетельствует о «неумении видеть границу, отделяющую нас от других наций» [3]. Главный недостаток такого отношения заключается в том, что оно не содержит ответа на вопрос, как жить с другими народами тогда, когда выясняется, что они стремятся жить не как русские. Очевидно, способность повседневного общения с другими народами на основании признания самоценности их самобытности формируется на протяжении длительного времени в городах, в условиях интенсивной торговли, взаимопроникновения сложных форм деятельности. Это имеет место в процессе урбанизации, роста, углубления специфической городской культуры. В России, однако, этот процесс сильно задержался и носил характер псевдоурбанизации. Конфликт между абстрактным интернационализмом и ростом национального самосознания оказался неизбежным.

Далее я отмечал в 1979 году: «Рост национального самосознания народов, населяющих СССР, несет опасность конфликта, если этот процесс не будет дополняться одновременно развитием способности к диалогу. Стрессовая ситуация, обострение борьбы за дефицит может послужить фактором, сталкивающим республики, фактором роста центробежных тенденций. Эти действия могут, в свою очередь, быть восприняты в России как национальное унижение, как поругание высшей Правды, что может толкнуть высшее руководство на опрометчивые и непродуманные акции» [4].

Этот прогноз 1979 года в принципе подтвердился. Изучение национального самосознания в Институте этнологии и антропологии АН СССР показало, что «державное сознание в условиях перестройки, ознаменовавшейся взрывом национальных чувств поначалу у нерусских народов, для русских стало опорной точкой в росте массового национального самосознания…» [5].

Далее в прогнозе предполагалось: «Растущее национальное самосознание разных народов сталкивается с унификацией, с системой распределения дефицита. Каждая республика вынуждена постоянно вырывать для себя товары, ресурсы, капиталовложения и т. д. у правящей элиты. Истощение дефицита с железной необходимостью поведет за собой перераспределение кривой дефицита и, следовательно, некоторые республики, территории и т. п. окажутся ущемленными. Обделенные не согласятся страдать больше других. Система распределения дефицита для них остается иррациональной. В данном случае опасность конфликта коренится не в на циональном самосознании, но в расколотом обществе, в раздирающей медиатор всеобщей борьбе за дефицит. Но по-скольку решающее право распределения дефицита принадлежит высшему руководству, которое является властью России, борьба за дефицит неизбежно принимает формы конфликта между бюрократической элитой центра и национальных республик. Обострение положения, кризис дефицита на фоне роста национального самосознания может повести к углублению конфликта» [6]. Из этого в 1991 году делался вывод: «В связи с этим сохранение сложившегося порядка не представляется возможным» [7].

Глубокое разнообразие народов, населяющих страну, столь велико, что они находятся фактически в разных цивилизациях. Одни из них в культурном отношении уже перешли границу либеральной суперцивилизации, тогда как другие находятся на дофеодальной стадии. Попытка каждого народа вырваться из тисков унификации, активизировать свои собственные ценности несет в себе опасность конфликтов, связанных с отличиями в ценностях. Это особенно ярко проявляется в условиях, когда одни народы развивают товарно–денежные отношения, тогда как другие рассматривают этот процесс как активизацию сил зла, как рост дискомфортного состояния. В этом случае этнический конфликт может выступать как результат конфликта ценностей натуральных и товарно–денежных отношений. Об этом, кстати говоря, свидетельствует конфликт с цыганами в Алапаевске, по поводу которого начальник милиции сказал, что если бы вместо цыган в городе проживала колония русских предпринимателей, то конфликт все равно имел бы место [8].

Распад целого

Молниеносный катастрофический распад СССР — свидетельство существования мощных сил распада, которые работали на разрыв, несмотря на, казалось бы, существовавшее хозяйственное единство страны. Это были прежде всего силы локализма, направленные на изоляцию регионов и сообществ, попытки стран и народов на волне роста национального самосознания встать на путь самостоятельного государственного развития. Это свидетельство того, что за время существования советской системы не было достигнуто реальных успехов в формировании механизма внутренней интеграции. Она практически осуществлялась в основном административными мерами, вплоть до террора, не были преодолены исторически сложившиеся колебания России между двумя крайними точками — максимальным сосредоточением власти у первого лица и максимальным сосредоточением власти в локальных мирах. Реальная сила механизмов интеграции на основе доэкономических, натуральных хозяйственных связей, на основе принудительного распределения государством ресурсов оказалась эфемерной. Все распалось почти