Россия: критика исторического опыта. Том1

были), и те, кто осуществлял лозунг «грабь награбленное» (террор включал и попытку уничтожения уголовников: в частности, их топили в баржах), и все остальные, кто следовал некоторой последовательной логике идей, безразлично какой.

Самый большой секрет большевизма, следовательно, заключается в том, что большевики, став правящей партией, выхватывают из окружающей среды и превращают в определяющие для себя различные, практически любые, а значит, и исключающие друг друга идеи, если они обещают решение медиационной задачи, сохранение государственной власти.

Социальный взрыв как источник энергии

Институт, воплощающий организационное и идеологическое единство псевдосинкретизма, может занять господствующее положение в обществе, стать реальным медиатором лишь в результате массовой инверсии, возможно — взрыва, разрушающего общество, в результате массового инверсионного рывка миллионов к Правде, воплотившейся в партии нового типа, в ее вожде. Отсюда перешедшее от революционных групп интеллигенции к Ленину стремление поддержать, стимулировать массовую инверсию. Собственно, в этом, и только в этом, была движущая сила, которая могла превратить умозрительные результаты интерпретации нравственного идеала в социокультурную реальность. Отсюда стремление разжечь классовую борьбу, кровавое, ничем не ограниченное побоище. «Крайние меры сопротивления эксплуататоров могут лишь радовать», — писал Ленин. Отсюда рассмотрение Лениным повседневной жизни как периода подготовки бунта–революции, когда все подчинено будущей победе. Любая уступка со стороны власти или политического противника воспринималась не как залог соглашения, не как элемент конструктивного диалога, но как обусловленный законами истории акт победы, как сигнал высшей Правды, как стимул для достижения новых побед, вплоть до ликвидации врага.

Понятие революции в ленинизме было, в сущности, переводом на язык марксизма древнего представления об очистительной, чудесной, освобождающей от кривды инверсии и моментальной массовой партиципации к Правде. Революция — высшая цель и спасение. Никаких половинчатых инверсий быть не может. Никаких действий, которые могли бы послужить на пользу старому миру, быть не должно. В этой связи интересно отношение Ленина к разрухе, катастрофически росшей в стране после падения монархии. Поскольку главной причиной разрухи он считал власть буржуазии, единственный выход он видел в революции. Отсюда отрицание «новых реформ», «планов», «всеобъемлющих преобразований» [51]. Иначе говоря, никакой конструктивной деятельности против разрухи как таковой, в отрыве от переворота. Революция решит все проблемы, и наоборот, «чем дальше будет оттянута пролетарская революция… тем труднее будет наладить подвоз и распределение хлеба» [52].

Налицо типичный манихейский подход к конкретным социальным задачам. Уничтожение старой власти может быть описано на языке синкретизма как избиение злых сил, кровопийц, паразитов, оборотней и т. п.

Ленинизм опирался на уже сложившийся образ капитализма как всесветного аморального мироеда, способного на любое преступление, не признающего ни права, ни любви, ни сострадания, как разорителя и разрушителя. Коварство злых сил, ранее насылавших порчу, губивших урожаи и т. д., теперь стало проявляться в более современных формах — они вредили посредством денег и торговли, высасывая живую силу из людей, разлагая Правду деньгами. Главным оружием темных сил стал подкуп. Если раньше люди обвинялись в колдовстве, то теперь — в корыстолюбии, продажности, службе злым силам за деньги. Это открывало путь для модернизации манихейства посредством понятий экономической науки. Манихейство у Ленина приняло модернизированную форму науки о классовой борьбе. А. Потресов писал в своих воспоминаниях: «Ленин знал лишь две категории людей: свои и чужие. Свои, так или иначе входящие в сферу влияния его организации, и чужие — в эту сферу не входящие и, стало быть, уже в силу одного этого трактуемые как враги. Между этими полярными противоположностями, между товарищем–другом и инакомыслящим–врагом для Ленина не существовало всей промежуточной гаммы общественных и индивидуально человеческих взаимоотношений». Вся история человечества есть история борьбы «обездоленных» и тех, кто «поддерживает помещиков и капиталистов». Их прислужники, например, либеральная партия, кадеты, являются врагами народа [53]. Враг народа — не правонарушитель или преступник в либеральном смысле. Это живой носитель зла, оборотень, подлежащий разоблачению и уничтожению.

Утилитаризм по своему существу равнодушен к манихейству, как, впрочем, и к любому другому мировосприятию. Но он вынужден считаться с ним как с массовой силой, как с языком, посредством которого только и можно приводить в движение значительную часть населения. Основная масса народа знала лишь тот тип конструктивной напряженности, который был связан с ненавистью Правды к кривде. Поэтому действовать они могли лишь во имя Правды. Ленин это ясно видел. Его концепция классовой борьбы была, в сущности, специфической модификацией манихейства, имеющей целью направить массы на разгром сословного общества в стране, а в конечном итоге — во всем мире.

Партия нового типа могла реально утвердиться лишь в результате своеобразного схлопывания, т. е. разрушения всех социальных отношений, культуры выше определенного уровня сложности, упрощения общества до относительно примитивного уровня. Именно на этой основе силы общественного хаоса неизбежно примкнут к более или менее жесткой организации, которая является одновременно носителем идеала и структур, соответствующих новому господствующему уровню сложности. Ленин уловил новую культурную и социальную потребность, а затем организационно возглавил упорядочивание результатов схлопывания, возглавил первое в истории расколотое общество, уходящее от традиционализма и не пришедшее к либерализму.

Ни Ленин со своим незначительным количеством сторонников, ни вообще кто бы то ни было в мире не мог придумать и создать нечто подобное. Но это можно было открыть и использовать, что и было сделано.

При всей кажущейся сложности псевдосинкретизм удивительно прост. Слабость срединной культуры выдвинула на первый план то, что было «под рукой», т. е. утилитаризм, который мог использовать другие идеалы в качестве средств. Большое общество могло быть создано не через уничтожение раскола, а через его превращение в энергетический потенциал возбуждения масс. Манихейское сознание, везде видевшее кривду, создало для этого определенные возможности.

Псевдосинкретизм и «общество низшего класса»

Было бы крайне опрометчивым предполагать, что общество могло положить в свою основу идеологическую и организационную систему псевдосинкретизма в результате злой воли какой–то группы лиц. Это могло быть лишь результатом крайне обостренного, угрожающего катастрофой противоречия между воспроизводимыми (или невоспроизводимыми, погибающими) социальными отношениями и культурой, исторически сложившимися культурными программами воспроизводственной деятельности. По сути дела, возведение псевдосинкретизма к вершинам власти было попыткой критики исторического опыта общества, где большое общество, вступившее на путь модернизации, опиралось на архаичную массовую культуру, несущую программы локализма и авторитаризма. Специфика этой критики, однако, состояла в том, что если субъектом либеральной критики могла быть группа либералов, один человек, то критика, способная вывести общество на уровень нового качественного состояния, требовала массового субъекта, миллионов людей. Но уровень критики в этом