Россия: критика исторического опыта. Том1

случае мог носить лишь инверсионный характер, что и обусловило политическую победу большевизма. Появление псевдосинкретизма открыто возвестило возникновение нового типа цивилизации, где древние ценности защищались современными средствами. Псевдосинкретизм явился отчаянной попыткой миллионов преодолеть раскол, вернуться к идеалам гармонии, естественной жизни, к покою и благосостоянию. Ленин лишь выразил этот порыв, создав для него идеологическую и организационную форму жесткой и одновременно динамичной партии нового типа.

Каково же то общество, которое выдвинуло к вершинам власти это странное учение, не имеющее длительного устойчивого концептуального пристрастия (что не исключало возможность таких пристрастий у каждого из его сторонников)? К ответу на этот вопрос можно подойти по–разному. Один из путей поиска ответа — изучить, как функционировала идеологическая модель ленинизма, и выяснить, какой ответ давало общество на нее. Какой материал давало общество для наполнения этой всеядной, хотя и жесткой идеологической схемы?

Модель общества, функционирующая как проявление и результат раскола, существовала на стыке двух потоков. На одной стороне раскола были люди, склонные опираться на государство, на общие идеи государственности, на (псевдо)науку. Навстречу им шли активизирующиеся почвенные силы. Люди, способные к организационной работе, росли на народной почве, в крестьянских мирах. После реформы 1861 года из крестьян «выделились такие личности, которые могли постоять за их (крестьянские) права» [54]. Возник тип крестьянина, который «умственнее» прочих мужиков, лучше всякие «ходы» знает, в состоянии разобраться в законах, может толково и связно объяснить суть дела в спорах с начальством. Такие крестьяне были способны верховодить миром и быть ему полезными. Однако в первую очередь силы, способные к организации, кадры партии шли от высшей культуры, образования, просвещения. Эти организаторы развивались на той же почве, что и предприниматели, способные создавать новое производство, разные «заводы заводить». Эти люди, постепенно вытесняя, истребляя старую гвардию большевиков, несли наверх, к ядру партии, те ценности, которые в первый момент существования новой власти рассматривались как подлежащие вытеснению. Это означало, что общество находило канал воздействия на содержание основополагающих идей партии. Именно драматическое движение идей, постоянная борьба и смена идеалов внутри партии раскрывают не только специфику жизни партии, но и специфику псевдосинкретического общества на всех его этапах. Ленин сделал отождествление этих двух потоков, объединение разнородных, даже враждебных сил задачей партии, для чего, собственно, и нужен в определенном типе общества псевдосинкретизм.

Идеологическая модель псевдосинкретизма выступала как претензия на провозглашение новой послекапиталистической цивилизации, которая избавлена от пережитков и несознательности. И это действительно была новая цивилизация, но не послекапиталистическая. Это была уникальная форма общества, «застрявшего» между двумя основными цивилизациями — традиционной и либеральной [55]. Идеологическая большевистская модель была одной из попыток удержать расколотое между двумя суперцивилизациями общество от катастрофического развала. Потребность общества в такой идеологической модели, согласие на ее функционирование возможны лишь в совершенно особых, исключительных условиях: во–первых, мощного влияния традиционализма, требующего интерпретировать новое как старое, как проявление народной Правды, как реализацию чего–то исконного; во-вторых, господства инверсионного мышления и слабости медиационного, что требует от идеологов давать социальную интерпретацию реальных и возможных инверсионных поворотов; в–третьих, существования мощного культурного перепада, раскола, что, собственно, и порождает проблему гибридного идеала как основы манипулирования общественным сознанием и нравственными идеалами; в– четвертых, существования партии нового типа, объединившей в нерасторжимое целое организацию власти и идеологическую деятельность; в–пятых, соблюдения тайны гибридности господствующего идеала. При несоблюдении хотя бы одного из этих условий формирование такого рода идеала может в лучшем случае стать частным делом тех или иных групп, т. е. не иметь значимой роли в обществе.

Механизм псевдосинкретизма показывает, что его суть не может быть сведена к социокультурным характеристикам любой из групп, входящих в идеологическую модель. Новое общество было, безусловно, результатом массового стремления крестьян вернуться к древним идеалам жизни, отбросить либеральные новшества, товарно–денежные отношения и т. д. Одновременно новое общество было и результатом стремления городских рабочих остановить развитие капитализма, ослабить давление хозяина. Но в то же время новое общество являлось и результатом стремлений русской интеллигенции построить общество на основе высшей Правды, «общество низшего класса» (выражение социолога Э. Орловой), где интеллигенция могла бы слиться с народом.

Каждая из этих групп внесла свой вклад. Крестьянство тянуло в него традиционализм как культурный фундамент общества, постоянно порождающий то авторитаризм, то локализм. Рабочие обеспечили возможность развития городов, современного типа производства, возможность ограниченных форм модернизации. Интеллигенция сделала возможным организационное и культурное соединение расколотых частей общества. Баланс между этими силами никогда не оставался постоянным. История процесса их взаимодействия преисполнена драматизма и человеческих страданий.

Массовые идеалы не изобретаются. Они вырастают из народной почвы. И власть, озабоченная решением медиационной задачи, может лишь в определенных рамках их интерпретировать. Рамки эти не произвольны. Они определяются возможностью использовать эту интерпретацию как основу для коммуникации власти и народа, для обеспечения противоречивого, неустойчивого единства общества, достигаемого подчас любыми средствами.

Псевдосинкретизм должен анализироваться в динамике. Вопреки распространенному убеждению, история советской системы динамична. Стержнем ее динамики является драматическая детективная история ожесточенной борьбы новой системы за свое выживание против постоянной смертельной угрозы внутреннего распада, против опасности осознания носителями разных ипостасей своей специфики, что может превратить их самовыражение в ожесточенный, смертельный для общества конфликт. Дальнейшая история страны — это ее постоянная борьба со смертью, подчас маскировавшаяся оптимистическими криками энтузиастов, заглушавшими стоны миллионов погибающих. Им казалось, что до царства Божьего на земле осталось пять минут. Эта история включает одновременно развертывание возможностей псевдосинкретизма, выявление правящей элитой его потенциала с целью предотвращения катастрофы.

Новое и старое в новом идеале

Новый идеал был тождествен нравственному идеалу, положенному в основу первой государственности, и одновременно принципиально отличен от него. Тождество заключалось в том, что оба они апеллировали к синкретическому менталитету, к его логике, к абсолютно очевидному идеалу справедливой нравственной жизни, основанной на уравнительности, на эмоциональных отношениях, на партиципации к некоторой Правде. Тем не менее различия носили не менее фундаментальный характер. В советском государстве глубочайший зрелый раскол еще больше усилился. В обществе получили широкое распространение определенные усеченные, искалеченные элементы либерализма, прежде всего вера в возможность использовать науку и технику в качестве средств. Стал повседневным примитивный утилитаризм. Именно эти социокультурные феномены позволили возникнуть идеалу, который интерпретировал нравственную ситуацию, создавая имитацию синкретизма, возводя на уровень важнейшей задачи стремление убедить каждую личность, что сложившаяся ситуация и есть реальный синкретизм, т. е. древняя Правда и одновременно результат науки. Это действительно было Правдой в том смысле, что в массовых ценностях преобладал синкретизм. Это было голосом науки, так как она утвердила веру в победу высшего, лучшего, справедливого в результате мирового развития. Но одновременно в псевдосинкретизме не было древней Правды в том смысле, что за этим псевдо скрывалась попытка модернизации. Это не было разрушительной для древней Правды истиной, так как слабая,