К вечеру следующего дня о том, что гвардеец Спиридон есть ни кто иной, как чудом переживший покушение Костея царевич Мечеслав, не знал только он сам.
Утром, едва первые лучи холодного солнца коснулись ржавых крыш Постола, четыре отряда охотников — разодетых по последней моде пятидесятилетней давности и вооруженных до зубов, ушей и макушек всем, что хотя бы теоретически могло нанести вред несокрушимому и легендарному кабану — собрались у городской управы, за полчаса до назначенного срока.
Возбужденно храпели кони, псы хрипло рычали на натянутых, словно нервы претендентов, сворках, охотники гарцевали на скалящих зубы почище псов скакунах, перебрасываясь отрывистыми сухими фразами…
Откуда-то издалека и слева вдруг гулко и раскатисто громыхнул то ли ранний воз, то ли запоздалый гром.
Дворяне притихли на мгновение, кони выгнули шеи, собаки потянули носами, и все с любопытством уставились туда, откуда донесся неожиданный звук.
— А я недавно… читал… — осторожно выговорил малознакомое слово барон Бугемод, — что в некоторых частях света бывает поздняя осенняя гроза… практически зимняя…
Конкуренты заинтересовались и навострили уши, хоть и не подали виду.
— Аборигены Суверенных островов… или Суеверных?.. верят, что это — особо важная примета, — припоминая прочитанное два дня назад перед первым испытанием, медленно проговорил барон, наслаждаясь всеобщим вниманием и уважением. — Знамение свыше, так сказать… Считают, что оно предрекает великие события. И кто первый его услышит — может загадывать желание. И оно обязательно сбудется.
— И что, действительно сбываются? — недоверчиво прищурился граф.
— Смотря какое желание загадаешь, — тонко усмехнулся новоявленный знаток обычаев дальних стран. — Но, думаю, всем понятно, какое желание загадаю сейчас я…
— При чем тут ты, Жермон? Гром услышал первым я, — с самодовольной ухмылкой сообщил всем вокруг Дрягва. — Мне и желание загадывать.
— Почему это тебе? — неприязненно нахмурился под волчьим малахаем с пучком фазаньих перьев Карбуран. — Я первый повернул в сторону грома голову!
— А, по-моему… — раздраженный, что такая важная информация, как стопроцентное исполнение желаний прошла мимо него, начал брюзжать Брендель, но осекся.
Потому что в проеме стройной, покрытой замысловатой лепниной на общественно-политические темы арки, за квартал от томившихся в ожидании отмашки на старт охотников, медленно перебирая копытами, показалась упряжка из пары измученных белых лошадей, утомленно влекущая за собой старую облупленную карету.
А за ней, устало перебирая тяжелыми копытами — четверка гнедых тяжеловозов, запряженная в самый большой арбалет на колесах, который только можно было вообразить на трезвую голову.
— Что это?.. — передумал ворчать и вместо этого совершенно неожиданно для всех, и для себя в том числе, совершенно искренне удивился Брендель.
Жермон, окрыленный внезапно обрушившейся на него, как гром с пресловутого зимнего неба, репутацией всезнайки и завзятого книгочея, важно прищурился, разглядывая загадочное явление, продумывая веский и авторитетный ответ…
Но в этот самый момент раскидистое осадное орудие, влекомое гнедыми, зацепилось своим краем за край арки и встало намертво.
Утомленные тяжеловозы, не желая искать другого повода для отдыха, мгновенно переглянулись, не исключено, что перемигнулись, пожали могучими плечами и смиренно сдались, понурив хитрые морды.
Возница на передке лафета покачнулся, встрепенулся от полусонного ступора, спешно продрал мутные очи и оголтело защелкал в воздухе кнутом над склоненными конскими головами, звучно изрыгая страшные эпитеты. Его помощник отчего-то принял их на свой счет[107], моментально скатился с лафета, подхватил утреннюю песню шефа и, не забывая вплетать в нее новые куплеты, кинулся к самовольно занявшему оборонительную позицию орудию. Не придумав ничего иного, он принялся раскачивать тяжелую станину вправо-влево, то ли намереваясь расшатать арку, то ли надеясь, что арбалет, упрямо переживший дорогу, развалится хоть здесь, и тогда проблема устранится сама по себе.
Понаблюдав за борьбой человека с машиной еще с полминуты, возница решил, наконец, к какой из сторон присоединиться, неуклюже сполз с козел и, зябко похлопывая себя по плечам и бокам, на негнущихся ногах направился к полю боя: не вытащу, так хоть согреюсь.
Процессом извлечения/протискивания/доламывания арбалета сбежались любоваться все восемьдесят дворян, столько же коней и сорок собак.
Арка содрогалась и крошилась на головы ретивой команде штукатуркой, раствором и обломками камней[108], но не сдавалась.
Костеи — благородные и не слишком — первые полминуты упивались действом молча, но потом их прорвало. Добрые и не очень советы, пожелания и комментарии, один другого заковыристей, так и сыпались на незадачливых артиллеристов, и те не знали, продолжать ли им сражаться с непокорным орудием, или бросить всё и сбежать от стыда подальше.
Но, увлекшись нежданным развлечением, никто, кроме одного-двух [109] человек не заметил, что облезлая карета с неопознанным полустершимся животным на дверцах неспешно остановилась недалеко от них. И на серый утренний свет, не дожидаясь помощи съежившегося и, скорее всего, окоченевшего на запятках бородатого лакея, выплыла непотопляемым дредноутом неизвестная дама двухметрового роста и веса ему под стать, в потрясающей воображение и устои мировой моды широкополой шляпе из черного соболя с белыми меховыми цветами, оранжевыми меховыми же фруктами и чучелом настоящего тетерева.
Тем одним, который даму заметил гарантировано, был барон Бугемод.
— Ба!.. — только и сумел обреченно проговорить сразу съежившийся и уменьшившийся в габаритах и напыщенности Жермон. — Ба…
— Здравствуй, Мотик, — проговорила дама звучным мелодичным голосом, привыкшим повелевать и способным, наверное, перекрыть любой грохот на поле боя, где застрявшее чудо инженерной техники могло когда-то употребляться. — Не ожидал, наверное, увидеть здесь и в такую рань бабушку Удава, мой мальчуган?[110]
— Ба…бушка?.. Зачем ты здесь? — округлив глаза, страшным шепотом, разносящимся по всей улице, лихорадочно затараторил барон с высоты своего коня. — Претенденты на престол сейчас отправляются на охоту за гигантским кабаном, и…
— И любимая ба Мотика привезла ему то, без чего это ваше мероприятие превратится в охоту гигантского кабана за претендентами на престол, — с величавым достоинством прогудела старушка и довольно ткнула в сторону подарка черным веером из крашеных павлиньих перьев.
— ЭТО?!.. — челюсть Жермона медленно отвисла, очи выкатились, руки опустились, выронив поводья. — Это… ты… мне?!..
— Тебе, малыш, — нежно прокурлыкала вдовствующая баронесса, неофициальный, но общепризнанный матриарх рода Жермонов, любовно окидывая увлажнившимся взором героическую фигуру Бугемода. — Как я счастлива, что успела к тебе вовремя, что мы нигде не сломались и не застряли!..
Жермон нервно подскочил в седле и бросил людоедский взгляд на безуспешно бьющихся вокруг арбалета, словно мухи об лед, слуг бабушки Удава.
— Но, ба!.. бушка… Мне вовсе не… — начал было робко он, но тут же осекся, потому что вдруг осознал, что теперь семьдесят девять пар заинтересованных глаз были устремлены на него: рейтинг сентиментального шоу встречи бабушки и внука молниеносно побил даже такой невиданный аттракцион, как застрявшее посреди столицы в арке Искусств осадное орудие.
Первым нужные слова нашел Брендель.
