будете его сами», и бодро затрусил вперед.
Дичь в этот раз попалась неуловимая: пришлось побегать целый день, носом то по ветру, то в землю, то к старым головешкам, то от них — мало ни одной собаке не покажется, устал, как бобик, но с Рыком не сравниться ни одному толстомордому сенбернару, это и ежу понятно.
Добыча нашлась под развесистым кустом шиповника, когда солнце уже клонилось к закату. Она сосредоточенно объедала переспелые ягоды с голых колючих веток и не заметила его приближение.
Тут Рык задумался.
Если бы это была белка, он бы загнал ее на дерево.
Если бы заяц — погнал бы с лаем на хозяина.
Если б медведь — тьфу, тьфу, тьфу три раза через левое плечо! — то зашел бы с тылу, пока хозяин разбирался бы с передней частью.
На кого больше похож этот?
Применив метод исключения, пес остановился на медведе.
Хотя, стоило ему зарычать и клацнуть зубами у него за спиной, на дерево он взлетел не хуже белки.
А уж оттуда свалился прямо ему на шею и, презрев все правила поведения приличной добычи, принялся обнимать его и тискать, восторженно приговаривая «как я рад тебя видеть».
Кусаться при таком безудержном проявлении самой искренней симпатии показалось бестактным даже старому охотнику Рыку, и он попробовал сначала просто уворачиваться, а когда не вышло — заскулил жалобно, надеясь, что неуемная добыча намек поймет, отвяжется и поведет себя более предсказуемо.
Знал бы, что кончится тем, что на скулеж прибежит хозяин с охотниками, и все они уже в восемь рук наперебой кинутся обнимать и тискать по очереди то его, то выслеженную им добычу — потерпел бы лучше.
Правда, потом, когда они принялись кормить найденыша, половина запасов перепала ему, Рыку, и это примирило старого пса и с такой нелепой и неудачной охотой, и с беготней, от которой, того и глядишь, сам лапы под кустом оставишь, и с объятиями, от которых кости еще неделю трещать будут.
А хозяин с охотниками, окружив со всех сторон свою добычу, хоть она и не собиралась, по-видимому, убегать, отправились домой.
— …Это ж надо додуматься, ваше высочество, это ж надо сообразить головой-то пустой! — вытаращив глаза, словно не веря своим собственным словам, и для иллюстрации сказанного пристукивая костяшками пальцев по лбу, прочувствовано вещал Сойкан. — В Неумойную пойти!!!.. Это ж каким бол… большим простофилей, я хотел сказать… это ж каким олухом царя небесного надо быть, чтобы в Проклятую деревню по своей воле припереться!!!.. Прийтить, то бишь, звиняйте!..
Иванушка споткнулся о собственную ногу и остановился, как вкопанный.
— Проклятая деревня?!.. Та самая?! — потрясенно воззрился он на Серафиму.
— Угу, — смутно чувствуя за собой непонятную вину, кивнула она, но тут же принялась жарко оправдываться: — Да только откуда ж нам это было знать-то, что она и есть та самая Проклятая?! Олешка ведь и слова про то не проронил, морда бесстыжая!..
— Так, может, она еще цела была, когда он… того… с царем Костеем повстречался? — резонно предположил Макар.
— Хм… может… так-то… — по зрелому раздумью признала несправедливость обиды царевна.
— А Жулан этот ваш, — неожиданно вступил в разговор до сих пор молчавший Фома. — Он что, тоже пятьдесят лет назад умер и только вчера воскрес?
— Жулан?.. — в первый раз с тех пор, как расстались, вспомнил Иванушка своего загадочного проводника, и устыдился своего эгоизма. — С ним всё в порядке? Он вернулся? Прорвался через метель?
— Через какую метель? — непонимающе уставился на него Сойкан.
— Через вчерашнюю, — недоуменно хлопая белесыми ресницами, пояснил Иван, но по выражениям лиц друзей быстро догадался, что понятнее им отнюдь не стало.
И любезно решил им помочь:
— Я имею в виду метель, которая только сегодня утром… кон…чи…лась… А где же снег?
— Какой снег? — на всякий случай оглянулся Макар.
— Слушай, друг милый, — ласково взяла его под локоток Серафима. — Перестань народ запутывать, и расскажи всё по порядку. Какая метель, какой снег, и — самое главное — куда делся этот твой Жулан.
— А тебе он зачем?
— Еще не решила, — со вздохом призналась Сенька, но недобрый блеск хищно прищуренных глаз явно ограничивал судьбу незадачливого проводника, попадись он ей под горячую руку, всего несколькими, но крайне неприятными вариантами.
— Сеня, ты не права, — поспешил вступиться за отсутствующего аборигена Иванушка. — Он, скорее всего, просто заблудился. Или неправильно нас понял. Ну не думаешь же ты, что он мог специально привести незнакомого человека, который ему ничего не сделал, в Проклятую деревню[137]!..
— А, кстати, отчего эту деревню Проклятой называют? — снова полюбопытствовал гулко разносящимся по лесу басом Фома. — Чего-то я не понял. Ну, побывали мы там, когда тебя искали. Сойкана, вон, пришлось чуть не на руках туда тащить — упирался, как бык перед бойней. Если бы вовремя не ухватили — сбег бы к веряве лысой, еще и его бы искать пришлось. Или нас. Ну, и пришли мы туда… Удручающее зрелище, конечно — пожарище и всё такое… Но ничего особенного.
— Ничего особенного?!.. — едва не хором возмущенно воскликнули царевич и охотник.
— Да до нас ни одна живая душа оттуда не возвращалась!
— Да… да… Да смотрите, что я там нашел!
— Где?!..
Все по очереди повертели в руках полмедведя, взвешивая, разглядывая в лучах заходящего солнца ювелирно проработанные детали, и качая головами.
— Ну, половина это от того, моего, — признала без колебаний Сенька. — Ну, и что? Это ничего не доказывает.
— Это доказывает, что брат Нафтанаила Злосчастного после той охоты, когда он погиб, был в Неумойном! — гордо выложил на всеобщее обозрение плоды умозаключений Иван.
Всеобщее обозрение оказалось пристрастным и неблагоприятным.
— Это может доказывать, что кто-то из деревенских нашел эту половинку в пещере или рядом и принес домой, — осторожно предположил Макар.
— Или что обе половинки были найдены где-то в другом месте, а кто-то потом потерял первую в пещере, а вторую — в деревне, — развила его мысль царевна.
— Или что золотого медведя потерял вовсе не тот царский брат, которого вы ищите, а кто-то раньше. Может, за сто лет до него. Или за триста, — пришла свежая идея на ум Сойкану.
— Или еще кучу разных вещей, — подытожил дискуссию, больше напоминающую разгром, Фома. — Но пока мы не найдем что-то, на чем ясным языком написано, что Мечеслав — это и есть наш Спиря, никто нам не поверит. Я бы на их месте не поверил.
— Да ты и на своем не веришь, — обиженно буркнул Иванушка, спрятал половинку вместе с потухшими надеждами обратно в карман, и ускорил шаг.
— А вот тут ты прав, — вздохнула Серафима и, в упор игнорируя слезливую жалобу пробегавших целый день по бездорожью ног, последовала его примеру. — Завтра у нас третье испытание с утра, так что в городе до ночи надо быть — кровь из носу…
Утро трудного дня третьего испытания изобретательности, предприимчивости и воли к победе оставшихся претендентов началось для наученных горьким опытом организаторов задолго до рассвета.
Когда сонное солнце, потягиваясь и позевывая в своей перине из синих туч, еще только переворачивалось с боку на бок и раздумывало, стоит вообще сегодня появляться на небосклоне, гвардейцы, стражники, пожарные и охотники, призванные по такому случаю из своих лесов, уже оцепляли
