И тут Кондратий припустил, как не бегал никогда, и не думал когда-либо, что человеческие ноги вообще способны на такое, ибо в спину его ткнулось жесткое рыло и зубами вырвало клок овчины из уже лишившегося ранее левого рукава тулупчика.
— Быстрей!!!
— Бы-стрей!!! Бы-стрей!!! Бы-стрей!!! — скандировали окна, чердаки и крыши.
— Быстрее-е-е-е-е-ей!!! — вопили гроздьями повисшие на водосточных трубах мальчишки.
— Быстрей, быстрей!!! — орали собраться по поломанному оружию, которых монстр показательно игнорировал последние пять минут.
Кондрат напрягся, рванул за волокущим его за собой спасителем, что было мочи…
И перед самым его носом вдруг выросли ступеньки. Голова по инерции въехала в нижнюю, обледенелый булыжник ударил со всего размаху его в грудь и в живот, и вышиб дыхание. Перед глазами все закрутилось, и последнее, что он увидел, была накрывавшая его поросшая пегой щетиной гора.
— Не-е-е-е-е-ет!!!.. — перекрывая вопли сотен глоток, прорвался над площадью и крышами один отчаянный женский голос.
И тут же — другой:
— Пень тебе в рыло, а не Кондраху!!!..
И из окошка на карниз четвертого этажа, отодрав остатки шелковых, расшитых золотом юбок, выскочила Сенька в черных лосинах, с мечом наперевес и исступленно атаковала черно-зелено-белые канаты, удерживающие разрисованный герб Бренделей.
Несколько ударов, сильных и быстрых, как молния… всеобщих ах… грохот…
И огромный щит обрушился всей своей деревянной тяжестью на голову рассвирепевшей свиньи.
Кабан вздрогнул, недоуменно скосил глаза на пятак, вопросительно хрюкнул и рухнул наземь.
— Ур-а-а-а-а-а-а!!! — взорвалась аудитория.
— Кондрашенька!!!.. — залилась слезами то ли горя, то ли радости на пятом этаже дворца Находка, припав к закованной в гипс руке Спиридона.
— Помогите оттащить!.. — заорал Иван, и гвардейцы со всей площади и зрители с первых этажей кинулись разбирать завал: герб отдельно, свинья отдельно.
Под жестким поросячьим брюхом лежал оглушенный и придавленный, но живой Кондрат.
Когда руки друзей подхватили его и понесли, он очнулся.
— П-поставьте… н-на место… — недовольно пробормотал гвардеец и сделал попытку вырваться. — Что я вам?.. Спиря?..
— А ты стоять-то можешь? — заботливо склонился над ним Наум.
— З-заодно… и п-проверим…
Толпа остановилась и бережно установила пострадавшего на ноги.
— Ну, как? — обеспокоенно поинтересовался Панкрат.
— Б-башка трещит… а так — нормально… вроде… — приложил руку ко лбу, прислушался к остальным ощущениям и должил Кондратий, покачнулся и словно невзначай оперся на руку Ивана. — А что с кабаном?..
Поверженный зверь, про которого в спасательной лихорадке все забыли, лежал неподвижно там, куда его оттащили.
И внимательно смотрел на улизнувшую жертву недобрым красным глазом.
— Живой!!!..
Добровольных помощников как ветром сдуло.
Гвардейцы схватились за бесполезное оружие.
Находка — за сердце.
Спиридон — за костыль.
А кабан шевельнулся, оскалил зубы и, не сводя мстительного взгляда с побледневшего Кондрата, стал пытаться подняться.
— План прежний — за кем он бросится, убегает в парадное, — торопливым шепотом, словно опасаясь, что зверь его подслушает, тараторил Иванушка тихо расходящимся веером гвардейцам.
— Угу, — кивнули головой солдаты.
Кабан тоже кивнул, и издевательски прихрюкнул.
— У-у, параз… — начал было сообщать ему свое мнение Захар, как с Господской улицы донесся душераздирающий вопль — сначала один, потом второй, и через секунду вся аудитория — лоджии, партер, бельэтаж и галерка на крышах подхватила его.
— МЕДВЕДЬ ИДЕТ!!!..
— Что?.. — растерянно заморгал Иванушка, и глянул в поисках объяснений на первого попавшегося[187].
Тот, словно поняв, о чем кричали люди, мгновенно остановился, проворно обернулся и зашарил хищным взглядом по впадающим в площадь улицам.
— Это шутка такая? — растянул разбитые губы в вымученной улыбке Кондрат и нервно сжал в кулаке подобранную минутой раньше пику.
— Ухихикаться можно, — замогильным голосом отозвался Фома.
А кабану, похоже, стало не до шуток.
Щетина на грязном горбатом загривке встала дыбом, глазки прищурились, зубы угрожающе оскалились, в горле зародился сиплый булькающий звук, похожий на рычание, а переднее копыто неровно забило по мостовой, с каждым ударом разбрызгивая секущие осколки льда и камня.
С Господской донесся и окатил замершую в ожидании страшного и невероятного площадь громоподобный вызывающий рев, от которого задрожали стекла, завибрировал воздух и затрепетали зрители.
Кабан всхрапнул, набычил голову и устремился на вызов.
И, как две стихии, как две ужасные разрушительные природные силы, одолеть которые не дано никому, а тем более, простому смертному, звери сошлись в смертельной схватке, словно вся их прошлая жизнь проходила и была подчинена одной лишь цели — дожить, дотянуть, дотерпеть до этого самого судьбоносного момента, когда в одном поединке решится всё, сразу, окончательно и бесповоротно, на веки вечные.
Словно завороженные, замерли люди в дворцах, застыли в благоговении гвардейцы вокруг, затихли даже воробьи под крышами, затаив дыхание взирая на битву двух лесных гигантов.
Медведь был силен, но откормленному сытому борову он был не ровня. И кабан медленно, тяжело, с ранами, кровью и потерями, но одолевал его. Сначала это было с трудом заметно в клубке яростно переплетенных тел, но спустя минуту, две, три стало отчетливо видно, что медведю долго не протянуть.
Когда противники остановились, чтобы перевести дух, и схватка замерла на несколько мгновений, люди сочувственно охнули:
— Тошшой-то какой!..
— Шерсть свалялась…
— Больной он, что ли?..
— Где ж ему свинью-то одолеть!..
— Не выдюжить, бедняге…
Кабан, словно услышав их слова, радостно взрыкнул и кинулся в атаку.
Мишка отступил, поскользнулся, упал, изворачиваясь и скаля грозные клыки, но было поздно: кабан наскочил на него и впился желтыми зубами в мохнатое горло.
Народ вскрикнул, и тут из толпы гвардейцев, исступленно крича что-то яростное, дикое, неразборчивое, выскочил Кондрат. Не помня себя, он бросился на торжествующе оскаленное рыло, что было сил, вонзил в красный, горящий восторженной злобой глаз пику, и повис на древке, загоняя его всё глубже и глубже.
Изумленный кабан разжал зубы, пронзительно взвизгнул — словно гвоздем по стеклу — и неистово замотал башкой, пытаясь освободиться от раскалывающей мозг внезапной острой боли, и вдруг рухнул на бок и отчаянно задергался.
