его клубах граф де Рюгин, куда бы мы не рассылали глашатаев, какие бы ни предлагали награды — все решили, что потратить лишние две недели на объезд Бараньих гор лучше, чем остатки дней своих — на их освобождение от этих проклятых осадков…
— Что-что вы предлагали? — прикрыла хищно сверкнувшие при волшебном слове «награды» глазки и рассеянно переспросила Сенька.
— Что?.. А-а… награ…
Худая рука с королевской печаткой со смачным шлепком захлопнула королевский же рот.
Но было поздно.
— И какова же ставка? — не терпящим отговорок и уверток голосом полюбопытствовала царевна.
Одобрительное ворчание Олафа, заинтересованное хмыканье Адалета и возмущенное «Сеня!!!» Иванушки последовали почти одновременно.
К последнему проявлению царевна оказалась глуха, как стена.
— Сказали «награ», говорите и «да», — посоветовала она багинотцам.
— Сумма и раньше была невелика, — всё же сделал попытку увильнуть министр, — а теперь, когда столько времени прошло без прохожих и проезжих, королевство настигли тяжелые времена…
— В смысле, еще более тяжелые, чем если бы туман остался в целости и сохранности и пополз дальше? — невинно уточнила Серафима.
— Э-э-э-э… — сдался загнанный в угол Август Второй.
— Н-ну-у-у-у… — попробовал вывернуться и не смог Гогенцолль.
Сенька опрокинула на стол остатки рагу в томатном соусе и демонстративно-медленно вывела кровавую, с ароматом лука и базилика, цифру.
— Нет!!! — подскочил министр.
Вместе с ним подскочило блюдо с сельдью в горчичной заливке.
Министр тут же приземлился в исходную точку.
Блюдо не было так удачливо.
Схватив услужливо подсунутую хозяином тряпку, Гогенцолль тщательно стер красную цифру, и на ее месте быстро появилась другая, горчичного цвета.
— Скока-скока?!..
Желтая цифра пропала под натиском ветоши, и новая красная заняла ее место.
— Лучше туман!..
Желтая.
— Воля ваша.
Красная.
— Имейте совесть!..
Снова желтая.
— Совесть у нас в избытке. У нас денег нет.
Новая красная.
— Но, может, вас устроит?..
Желтая.
— Устроит. Если утроить.
Впрочем, торговля продолжалась недолго: следующая селедочная сумма была принята Иваном волевым решением.
— Сеня, нельзя же так наживаться на чужом горе! — уткнувшись носом супруге в ухо, укоризненно прошептал он.
Та пожала плечами.
— Да меня и первое их предложение удовлетворило, на кой пень нам такая куча золота? — прошептала она.
— А что ж ты тогда?!..
— Ты же знаешь, что мне не деньги нравятся, а процесс их получения. Это такая игра. И они продули. Да ты не расстраивайся за них. Поглядим, если по весу много выйдет, лишку им обратно высыплем. А то Масдай взбунтуется. Ну, что? Компот допиваем и выходим?
Возражений ни у кого не было.
— Выходим, — ласково погладил рукоять боевого топора номер пять отряг.
— И, кстати. Ваше величество. Нам понадобится проводник, — спохватился на пороге Адалет.
После того, как сумма вознаграждения от хозяина, от короны и лично от первого министра Гогенцолля была установлена едва ли не на заоблачном уровне (Правда, если стоять в не слишком пасмурный день очень высоко в горах), работники мастера Карла стали тянуть каминные спички — короткие и длинные.
Кудрявый конюх вытянул короткую.
Шепелявому Гуго спички не досталось.
— Ну, что ж, парень, приятно было с тобой поработать, — крепко обнял долговязого белобрысого паренька лет двадцати штатный кузнец постоялого двора.
— Ты был должен мне сорок единорогов, но я тебе прощаю, — скорбно похлопал его по руке краснолицый повар. — Твоя вдова вернет.
— Какой ты, оказывается, отважный… — с некоторым сожалением вздохнула мятой и медом ему в подбородок воздушная, как безе, кондитерша.
— Я всем буду рассказывать, что знал тебя, — скупо проронил лютнист и пробежал тонкими пальцами по расстроенным струнам.
— И я тоже… — нашел, наконец, слова и нервно отозвался Гуго, заработав, к своему удивлению, от жеманного музыканта кисло-соленый взгляд…
Когда все труженики «Мудрого Бруно» получили возможность сказать собирающемуся пропасть без вести герою поневоле всё, что о нем думали, Иван и Олаф бережно подхватили несопротивляющегося труженика метлы и лопаты под белы рученьки (Отпусти они его хоть на секунду — и случилось бы нечто непредсказуемое: он или упал бы, запутавшись в собственных ватно-резиновых ногах, или бросился бы бежать без остановки до самой Лотрании) и вывели на улицу.
Провожать их до ворот высыпал весь персонал двора, плюс правящая элита королевства.
— Удачи вам!.. — махал извлеченной по такому торжественному случаю из кармана плаща короной Август.
— Да не дрогнет ваша рука!.. — напутствовал Гогенцолль.
— Ваши руки!.. — уточнял хозяин.
— И ноги!.. — вторил ему повар.
— И всё остальное!.. — звенел арфой музыкант.
— Возвращайтесь с победой!.. — выкрикнула посудомойка.
— Да хоть и без победы — просто так возвращайтесь!.. — пожелала кондитерша.
— Но тогда бесплатно!.. — не удержался министр финансов.
— И за постой с вас будет!.. — поддержал трактирщик. — И за сено!.. И за овес!..
Король вдруг неуверенно откашлялся.
— А куда это он их ведет?
Хор горожан, провожающих былинных витязей на ратный подвиг, сбился и смолк.
— А куда это они его ведут? — при ближайшем рассмотрении диспозиции дислокации уточнил Гогенцолль.
И тут же группа поддержки взорвалась новой речевкой:
— Не-ту-да!!! На-ле-во!!! Не-ту-да!!! На-ле-во!!!..
Витязи остановились, переглянулись, перегруппировались, развернули вороную с белой звездой кобылу подавленно втянувшего голову в плечи проводника в указанном направлении, с благодарностью помахали багинотцам, и двинулись навстречу подвигу.
И благополучно добрались до первого перекрестка.
— А теперь куда? — задал резонный вопрос Адалет проводнику.
