Даже в начале XVIII в. среди забайкальских бурят существовало постоянное опасение вновь оказаться данниками монгольских ханов и жертвами грабительских маньчжурских набегов. Тогда как российская граница означала надежную защиту от посягательств из-за рубежа. Кроме того, предводители родов как люди прагматичные не могли не учитывать, что, оказывая услугу Петру, они тем самым обретают право на его понимание в вопросе о «породных» бурятских землях.
Для самого же царя в тот момент, когда он принимал бурятских посланцев, речь, по сути, шла не только и не столько о «породных» землях. Вопрос стоял куда глобальней. Забайкалье в военно- стратегическом смысле являлось ключом ко всей Сибири и Дальнему Востоку, ко всей необозримой территории, над которой с юга, подобно грозовой туче, нависала загадочная в смысле военной мощи Цинская империя. Земли за Байкалом принадлежали России скорее номинально, поскольку в случае чего отстаивать их Петру было бы просто нечем.
Силы государства были сильно подорваны разорительными Крымскими и Азовскими походами конца XVII в. Но особенно трудным оказалось начало XVIII в. Совсем недавнее поражение под Нарвой тяжело отразились и на самом Петре, и на всем государстве. В. О. Ключевский писал:
«После Нарвы началась неимоверная трата людей. Наскоро собираемые полки быстро таяли в боях, от голода, болезней, массовых побегов, ускоренных передвижений на огромных расстояниях…»
Следовательно, в немалом расстройстве пребывали и промышленность, и сельское хозяйство. А Северная война продолжалась. До Полтавы надо было еще дожить…
Итак, перебросить из Центральной России в Забайкалье хотя бы некий «ограниченный контингент» Пётр не мог себе позволить. И вместе с тем он, как никто другой, осознавал всю значимость тех территорий для будущей России. Среди масштабных планов, которые он вынашивал, большое место отводилось Востоку, но вплотную подступиться к нему он смог лишь в самом конце жизни. В год своей смерти, в 1725 г., царь задумывает почти одновременно отправить на Камчатку и далее к берегам Америки опытного мореплавателя Витуса Беринга, а в Китай — проверенного дипломата и разведчика Савву Рагузинского[62]. Последний, как мы знаем, в 1727 г. основал Кяхту, заключил два важных договора с Китаем — Буринский и Кяхтинский, а также содействовал приданию официального статуса службе бурятских формирований по охране забайкальских границ.
Несомненно, на столь специфические темы, как военно-политическое состояние империи Цин, Пётр мог говорить только с предводителями бурятской делегации, зайсанами, и с теми «работниками», которые наиболее полно владели интересующей царя информацией. Понятно, что сам факт и содержание этих приватных бесед должны были остаться в глубокой тайне. Но, видимо, кое-что из этих бесед мы можем попытаться восстановить.
Дело в том, что в 1731 г. Савва Рагузинский представил императрице Анне Иоанновне рукопись, озаглавленную «Секретная информация о силе и состоянии Китайского государства»[63], сопроводив её следующим посвящением:
«Дерзаю подданнейше поднесть В. И. В.[64] сочинённую моими трудами малую сию книжицу, что мог в бытность моей в Пекине и при границах проведать секретно и слышать публично, которая содержит отчасти историческое следование, отчасти же секретную информацию о силах и состоянии Китайского государства и о пограничном между двумя империями состоянии, и мню, что оная книжица счастливому В. В. империю ныне и потомству для известия не безполезна, наипаче в том, что происходило с 1680-го до 1729 года, по моё отбытие с границ».
Мы не знаем, как оценила Анна Иоанновна труд Рагузинского, но для нас существенно то, что сделанный им обзор секретных сведений, накопленных почти за полвека, начинается с 1680-х годов — как раз тех самых, на которые приходится почти пятилетнее пребывание в Забайкалье Ф. А. Головина. Иными словами, именно с того момента, когда начинается более или менее упорядоченная разведывательная деятельность соответствующих российских служб на восточном направлении.
Рагузинский был умный человек, отважный и честолюбивый авантюрист. Его репутация
И вот красноречивая иллюстрация к сказанному:
«В день начала переговоров — 15 ноября — у дверей комнаты, где происходило заседание, Владиславич выставил почетный караул из двух гренадеров. Министрам же по этому поводу иронически заметил:
— Я у вас за караулом у передних дворовых ворот, а вы у меня за караулом в палате.
Министры шутку поняли, рассмеялись, но продолжали твердить о „чести“ и „безопасности“».
В этом отношении положение Ф. А. Головина было совершенно иным. Постоянно общаясь с верхами Нерчинской уездной администрации, чиновниками Селенгинского острога, с влиятельными предводителями бурятских родов, он имел широкую возможность подобрать бывалых и надежных людей, которые, не вызывая подозрений, регулярно и относительно свободно могли посещать соседнюю страну и собирать информацию.
В пользу предположения о наличии серьёзной агентурной сети, созданной Головиным, говорит хотя бы то, что тематика, охваченная «Секретной информацией», весьма обширна: история Цинской династии, экономика страны и её военные возможности, моральный дух солдат, города и строение крепостных стен, отношение народа к царствующей династии, сведения о народностях, населяющих пограничные с Россией области, и т. д.
За всем этим видится многолетняя кропотливая работа целой сети информаторов, к которой Рагузинский если и имел отношение, то самое незначительное. И тем не менее он, человек с немалыми амбициями, повествуя о действительно успешных дипломатических баталиях с цинскими министрами, не счёл за грех похвалиться также и своими достижениями в разведывательных делах:
«…я имел добрых шпигунов, чрез которых проведывал их намерение, и более их страшил Российских войск поступками, нежели от них боялся, и тем государственный интерес счастливо и благополучно окончил».
Словом, можно утверждать, что значительная часть «Секретной информации» Рагузинского не только основывалась на сведениях «работников» Ф. А. Головина, но и была им беззастенчиво присвоена. Что, впрочем, в ту эпоху и не считалось чем-то предосудительным.
Напомним: Пётр был редкостно любознательным человеком. Он жаждал видеть всё своими глазами, опробовать своими руками. Или хотя бы поговорить с людьми, которые видели, умели или знают то, что его интересовало. Отсюда его не имеющая прецедентов в истории «учебная» поездка в Европу. Отсюда его многочисленные встречи, застолья и дружба с иностранцами: моряками, строителями, военными, инженерами, учёными, купцами и т. д. И отсюда же его ненасытное стремление познать, изучить как можно большее число ремёсел.
Не важно, как и в какой обстановке говорил Пётр с бурятскими представителями. Или с кем из них конкретно. Важно другое: Петр понимал — перед ним живые свидетельства с другого конца света, люди, которые вплотную, изнутри видели полусказочную, таинственную восточную державу, видели то, что тщательно скрывается от глаз иностранцев.
Неизвестно, о чём конкретно спрашивал царь, но, отталкиваясь от рукописи Рагузинского, мы можем составить себе достаточно ясное представление о направлении интересов Петра.
