подтыкал носом рассыпавшуюся подстилку в гнезде, то снова и снова пересчитывал щенят (не дай бог, пропадет одно сокровище!), то принимался патрулировать у гнезда, бегая из стороны в сторону.
Ох, и бедовая выдалась семейка! Одиннадцать деток — и все сорванцы, как на подбор. Такую, бывало, кучу малу сотворят, от одного визга убежишь. А папашу Домового слушались неукоснительно. Как рявкнет на них, разом хвосты подожмут, сели и ни гу-гу. Ушки торчком, рты пооткрывают, а у самих в глазенках бесенята так и прыгают!
Особенно строг бывал папаша, когда утомленная семейными хлопотами мама Плакса приляжет отдохнуть. Тут уж Домовой требовал абсолютной тишины: в противном случае не в меру голосистый щенок мог и пинка получить.
Пришло время, переселили щенят всей гурьбой на площадку молодняка, и более дружной и напористой футбольной команды, чем эти серые в крапинку бесенята, не было в зоопарке ни до, ни после.
СРЕДИ ХИЩНЫХ
Федькина мать вот уже полгода работает уборщицей в зоопарке, и билетерши пропускают Федьку в воротах без билета, как своего. А вот Юрку не пропустили, пришлось покупать в кассе ученический за пять копеек.
Юрка впервые в большом городе, всего еще боится, от автомобилей шарахается, как от бешеных быков. Хотя, если заметит что-то диковинное, столбом замрет на мостовой с открытым ртом и тут ему — гуди не гуди — будет торчать, как вкопанный, пока под бок его не толкнешь.
— Рохля, рохля ты и есть. Одно слово — деревенщина! — пренебрежительно роняет Федька, забывая, что всего полгода назад сам жил в той же деревне, где Юрка, и избы их пялились друг на друга окнами через улицу.
Юрка с матерью приехали в город закупить кое-что из пр ом товаров, а остановились, понятно, у своих односельчан — у Федьки-ной матери.
И вот Федька ведет своего обомлевшего от впечатлений приятеля по широкой аллее зоопарка.
— Ты только вот чего! — поучает он Юрку. — Ты здесь гляделками-то особенно не хлопай, и рот не разевай. Тут тебе не ягнятки, как в деревне, не какие-нибудь там хрюшки-дрюшки. Тут, в основном, хищники. Как кто зазевался — хап!.. И будь здоров! Понятно? Сколько всяких случаев…
— А ты… ты сам-то ничего? Не боишься? — ежится оробевший Юрка.
— Я-то? Ха-ха! Я здесь каждую тварь, как облупленную, изучил! — похваляется Федька. — И меня тут каждый хищник издалека узнает… Да, чего там говорить! Сам увидишь.
Они подходят к слоновьей вольере. За бетонированным рвом, будто два оживших глиняных холма, степенно передвигается пара огромных слонов. К железной ограде тесно, в несколько рядов, жмутся ребята. Задние повисают на плечах у тех, кому посчастливилось протиснуться к ограде, привстают на носках, вытягивают шеи.
— Обратите внимание, ребята, на хобот слона, — говорит девушка-экскурсовод в синем халате. — Такого органа нет больше ни у одного другого животного. В сущности, это необычайно разросшийся в длину нос, который превратился в своеобразную руку. Хоботом может слон поднять толстенное бревно и ухватить с земли иголку. Может, не нагибаясь, брать корм с земли, пить из реки воду. Хоботом слон обламывает ветви деревьев, отгоняет назойливых насекомых от глаз, в жару окатывает себя водой, как из брандспойта, а при случае хоботом же отражает нападение врагов. Не правда ли, интересно, ребята?
— И ничего интересного! — недовольно ворчит Федька и старается оттиснуть Юрку, который так и прилип взглядом к слонам, словно муха к меду. — Пойдем к хищникам. Что ты слонов, что ль, сроду не видел?
— Живых не видел, — виновато признается Юрка. — Подождем одну минутку, а?
Из толпы через ров летит булка. Слон подхватывает ее хоботом и отправляет в рот. Нижняя челюсть его мерно задвигалась.
— Вот видите, и рук не требуется! — говорит девушка-экскурсовод. — А знаете, ребята, сколько продуктов съедает слон за один только день? — Она обводит толпу вопросительным взглядом. — Никто не знает? Сто пятьдесят килограммов, вот сколько! Это вес, примерно, пятерых таких вот мальчиков и девочек, как вы.
Федька скептически поджимает губы.
— Подумаешь, чудо! Схватил хлеб, и в рот его! Да я и сам так же делаю. Он — хоботом, я — рукой. А будь у меня такое же брюхо, и я не меньше его бы жрал. А, может, и еще побольше… Не на что тут глазеть. Пошли к хищным! — Федька ревниво отталкивает Юрку плечом. — Нечего, говорю, тут уши распускать. Пошли!
У клетки льва Федька уважительно затихает, но ненадолго.
— Вот тоже… царь зверей. А человечьего взгляда, между прочим, боится. Если только строго посмотреть ему в глаза, убежит. Вот сейчас, Юрка, наблюдай!
Федька взбирается на железный поручень, которым ограждена клетка, и прицеливается во льва свирепым взглядом. Ноздри у Федьки возбужденно подрагивают, подбородок выпятился вперед. Но лев не обращает на него ни малейшего внимания.
— Эй, ты, царь! Король звериный! — с нервозной дрожью в голосе кричит Федька. — Чего мурлышко отворачиваешь?
Лев чуть приоткрывает знойно-желтые глаза и зевает, обнажая внушительного вида клыки. Федька вздрагивает и на случай отступления свешивает вниз одну ногу.
— Посмотрел все-таки! — с затаенной гордостью сообщает он. — То-то, брат! Это тебе не козлят в пустыне ловить да не птенцов страусячьих!
В это время муха его что ли встревожила, лев звучно клацает зубами. Федька кульком сваливается с поручня и на четвереньках устремляется от клетки.
— Ты чего это? — недоумевает Юрка.
— Да, так… Ничего! Пошли дальше. А то, видел, как он дернулся с перепугу? Еще заикаться начнет со страха, отвечай тогда за этого царя!..
— Ти-гро-вый пи-тон! — нараспев читает Федька у клетки удава и заглядывает сквозь частую решетку, будто хочет проверить, не обманывает ли надпись.
Гигантский удав приподымает плоскую голову над бухтой колец своего узорчатого тела. Глаза- ледышки застывают на беспокойном посетителе.
— Тигровый! — многозначительно подымает палец Федька. — А, между прочим, на тигра нисколечко не похож. Разве только у того хвост и у этого. А больше ни в чем.
Снова всматривается сквозь решетку.
— Об этом уроде тоже наслышался. Гадость препорядочная! Обовьется вокруг обезьяны там или оленя, кто попадется, и давай сжиматься, душить.
(Федька выкатывает диковатые глаза, высовывает язык и подергивается всем телом, представляя жертву удава. Юрка опасливо отстукает в сторону).
— А потом заглатывает целиком, не жевамши. Тьфу! Человека тоже может придушить… Такого розеватого, вроде тебя.
— А тебя так уж и не может? — обиженно тянет Юрка.
— Меня? Ха-ха! Не на такого наскочил! На меня, братец, где сядешь, там и слезешь. Я ихние штучки давно знаю. Ты еще палочки выводил в тетрадке с косой линейкой, а я уж с ихним братом… Ты знаешь, как с ними надо? Вот он закольцевал тебя, жмет… — (Федька охватывает приятеля за шею и душит его, стиснув зубы от напряжения. Юрка вяло отбивается).
— Да ты не дергайся! — возмущается Федька. — Я же только показываю, учу тебя, оболтуса!.. Ну, вот, значит, он тебя душит, а ты старайся в глаза ему смотреть. Ну, а если не поможет, или он отворачивается, тогда кончик хвоста ему нащупывай и ущипни что есть мочи. Или ногой прищеми, как тебе удобней. Сразу,
