— Не иначе, домой тронулся, в зоопарк! — заключил шофер. — Погружайте, Зоечка, быстрей свой зверинец, да поедем. Может, еще по дороге нагоним косолапого.
Не успел еще автобус выехать со двора, Мишка облапил край декорации и благополучно спустился на сцену. Повсюду еще стойко держался звериный запах, но своих четвероногих приятелей Рукавичкин нигде не обнаружил. Исчезли и Зоя с Марией Егоровной. Встревоженный медвежонок выглянул из-под занавеса в зал, разлинованный желтыми рядами кресел. Здесь тоже было пустынно и тихо, только от дальних дверей шла к сцене уборщица с ведром. Мишка обрадовался и ей. Перемахнул через рампу и галопом, скользя на гладком паркете, устремился навстречу женщине. Но (попробуй понять этих людей!) уборщица зачем-то бросила ведро и вприпрыжку побежала к выходу. Под ноги Рукавичкину, застилая паром кресла, покатился горячий ручей.
Мишка отряхнул мокрые лапы, подобрался к опрокинутому ведру и в отместку пнул его ногой. Ведро с грохотом откатилось. Игра понравилась. Косматый озорник пихнул ведро еще раз и еще. Потом, облапив его, прижал к животу и понес, пританцовывая, к выходу. Ведро было теплым, забавно позвякивало дужкой. Медвежонок запрыгал боком, вприскочку. Дужка стала отбивать веселую чечетку.
Под эту музыку Рукавичкин выкатился через распахнутые двери в коридор. Игриво покосился на двух девушек, которые при его появлении зачем-то впрыгнули на диван, и замешкался только в углу, упершись ведром в табличку с надписью: — «Балетная студия».
В студии как раз в это время ждали опаздывающую главную балерину, поэтому стук в дверь очень обрадовал учителя танцев.
— Это она! Сейчас начнем репетицию.
Красивым сценическим шагом учитель проследовал к двери, распахнул тугие створки… и остолбенел. Вместо изящной балерины, в дверях грузно переступал с ноги на ногу медведь. Передними лапами он прижимал к животу выскальзывающее ведро, коричневые когти скрежетали по оцинкованному железу.
— Войдите! — пролепетал учитель заготовленные для балерины слова. — Вечно вы опаздываете!
Рукавичкин виновато вздохнул, поудобней перехватил в лапах ведро и протиснулся в дверь. Стайка белоснежных балерин с визгом упорхнула в дальний угол. Учитель, храня на лице одеревеневшую улыбку, пятился прочь от двери, пока не ударился поясницей о рояль.
Только старая подслеповатая пианистка, как ни в чем не бывало, проигрывала наизусть сложный танец. Рукавичкина она заметила, когда тот вплотную подошел к роялю.
— Что вам угодно? — сердито спросила пианистка, вглядываясь в бурую, расплывающуюся фигуру перед собой. Как нарочно, куда-то запропастились очки, которые только что лежали возле нот.
— Чего молчите? Я вас спрашиваю! Да, да, именно вас! — возмущалась пианистка, пытаясь нащупать очки.
Рукавичкин смущенно заурчал.
— Что вы сказали? — гневно переспросила музыкантша. — Вовсе не остроумно! Ни капельки не смешно. Ни вот столечко!
Старушка все еще думала, что перед ней паясничает ряженый озорник из соседнего драмкружка. Мишка подергивал носом и таращил на грозную женщину круглые глазенки, не понимая, чем он мог так рассердить ее.
— Извольте сию же минуту удалиться! Иначе я позову коменданта! — пригрозила старушка.
Рукавичкин не понял ее слов, но то, что ему здесь не рады, было ясно. Слегка выгнувшись назад, Мишка поставил ведро на рояль и, виляя задом, заковылял на задних лапах к выходу.
— Двери полагается закрывать за собой, молодой человек! — крикнула вслед ему пианистка.
Но оскорбленный медвежонок уже спускался на всех четырех по широкой каменной лестнице. Тонким чутьем он безошибочно улавливал все неощутимые для людей струйки свежего воздуха и скоро оказался у выхода. Навалиться плечом на тяжелую входную дверь и прошмыгнуть в образовавшуюся щель было сущим пустяком. Но, увы, вместо знакомого желтого автобуса у подъезда стоял синий с красной каймою милицейский мотоцикл. Мишка прикинул, нельзя ли на нем укатить домой, в зоопарк, как на привычном самокате. Он даже поцарапал жесткие шины, сунул нос под полог прицепной коляски, потрогал блестящий руль… Нет, не то! Все не то!
Уличный шум назойливо лез в уши. Вокруг собиралась толпа. И люди, обычно такие покладистые и благожелательные, когда сидят в зале на лекции или глазеют на зверей через решетку, сейчас вели себя совсем странно: кричали, шарахались назад, стоило подойти к ним поближе. А Мишке непременно нужно было разыскать кого-ни-будь из своих — Зою, Марию Егоровну или хотя бы шофера. И он, вытягивая шею и принюхиваясь, настойчиво подступал к толпе, пока кто-то не запустил в него яблоком.
Мишка отскочил прочь, на мостовую. Тотчас наперерез ему метнулся слепящий сгусток солнца. Дико взвизгнули тормоза, и хромированный буфер автобомиля, качнувшись, замер у самой морды медвежонка. Рукавичкин сжался в комок. Но ведь путь в зоопарк, как подсказывал инстинкт, пролегал как раз через ревущий зловонный поток автомобилей, затопивший улицу во всю ширь. И Рукавичкин решился. Железные чудища заметались перед ним, как стадо обезумевших зубров: кидались в стороны, грудились кучей, вставали поперек дороги, отчаянно вскрикивали гудками. Отовсюду на Мишку целились широко расставленные стеклянные глаза фар.
Едва удалось пронести шкуру сквозь автомобильную стаю, невесть откуда выскочила тонконогая собачонка и зашлась истерическим лаем. Несносная частила на самых высоких нотах, срывалась на визг, подкатывалась под ноги, делая вид, что вот-вот укусит. Очевидно, забияка всю дорогу, вихлялась бы позади, как привязанная, если б Рукавичкин, потеряв терпение, не отпустил нахалке пинка. Собачонка несколько раз кувыркнулась в воздухе, шлепнулась в лужу возле киоска мороженщицы и, поскуливая, уползла за каменную урну…
Но что однако поделалось с людьми? Куда они все вдруг заспешили? У Мишки зарябило в глазах от мельканья бегущих ног, цветастого водоворота одежд. Сверкнул никелированными уголками чей-то чемодан, рванулась вбок пузатая хозяйственная сумка, прямо из-под морды метнулись вверх детские сандалии, полыхнула красным пола женского плаща. И снова — ноги, убегающие ноги… Всеобщая тревога передалась и медвежонку. Он ударился в размашистый галоп. А вдогонку у самых тротуаров мчалась за ним милицейская машина, и бил по ушам громоподобный рык ее громкоговорителей:
— Граждане, спокойствие! Медведь ручной, из зоопарка. Водители, будьте осторожны! Не пугайте зверя!
Если б Рукавичкин догадался поднять голову, в милицейской ма*/ шине он увидел бы Зою. Высунувшись из кабины, девушка звала своего любимца, но металлический рев громкоговорителей заглушал ее призыв.
Впереди из тесной арки ворот выползал на улицу громоздкий автофургон. Зоя увидела, как рыхлый коричневый ком с налета закатился под колеса…
— Стойте! Сто-о-о… — закричала Зоя, на ходу прыгая с подножки.
Фургон содрогнулся, как от испуга, и стал поперек тротуара. Но раздавленного медвежонка не оказалось под его железным брюхом. Рукавичкин в это время был далеко: он искал тихого уголка на заднем дворе, в тесном лабиринте гаражей и сараев. После утомительной гонки ему необходимо было отдышаться и вылизать шерсть: от нее ужасно воняло машинным маслом и чем-то паленым.
Путь преградил кирпичный забор. Медвежонок без особого труда вскарабкался на него и по корявому стволу акации спустился в соседний двор, спугнув одинокую черную курицу, которая рылась тут в прелой листве. Неподалеку на куче песка возились малыши. Мишка только было приладился вылизывать спину, как подбежала светловолосая резвушка с совочком и обняла косматого гостя за шею.
— Эй, сюда! — обрадованно кричала она, махая совочком. — К нам Мишка пришел. Настоящий! Живой!
Пришлось Рукавичкину отложить свой туалет и присоединиться к ребячьей игре. Малыши делали из сырого песка пирожки, а Мишка расплющивал их единым ударом лапы. Получалось очень здорово: только вытряхнут из формочки пирожок, Мишка — хлоп его! И на песке лишь ямка с отпечатком когтей. Работы здесь хватило бы надолго. Но чья-то мама вышла с тазом развешивать белье и, заметив медвежонка, стала уж больно громко кричать. Мишка в сердцах прихлопнул последний пирожок и затрусил к воротам.
На улице он быстро сориентировался и снова взял направление к зоопарку. Однако пустой желудок
