счеты с жизнью Герствуд приходит в одну из бесплатных ночлежек. Как видим, рисуя тяжелую картину нищенского существования Герствуда, писатель использовал хорошо ему известный материал современной американской действительности. И таких картин, взятых прямо из жизни, в романе немало.
Хотя работа над романом продвигалась довольно быстро — Драйзер потратил на него лишь семь месяцев, — и все же было несколько перерывов. Описывая жизнь такой, какой ее видел, писатель временами думал, что такой метод не вполне серьезен. В то время он был далек от мысли, что создает произведение, революционное по форме и содержанию; Драйзер просто писал, преисполненный «сочувствия к человеческим страданиям». В середине сентября, через месяц после начала работы, он подошел к моменту встречи Керри с Герствудом, перечитал написанное и решил, что истории недостает последовательности и что вообще она скучна, отложил рукопись в сторону и снова принялся за статьи для журналов. Однако Артуру Генри вскоре удалось убедить Драйзера вновь приняться за роман.
Следующая заминка наступила при описании сцены похищения денег. Писателю не хотелось, чтобы Герствуд выглядел обыкновенным вором, по меньшей мере его вина должна была быть под сомнением. Но вот и эта проблема разрешена, и работа над романом подходит к концу. Но сама концовка романа долго не давалась писателю, нужные мысли пришли неожиданно во время загородной прогулки. Конечно, еще требовалось что-то подправить, что-то сократить, но роман уже был закончен. Теперь дело оставалось за тем, чтобы найти издателя.
Писатель в беседе со своим первым биографом Дороти Дадли так описывал работу над романом после того, как были преодолены первые сомнения: «Мне удалось справиться с первой трудностью, и потом все пошло хорошо, пока я не добрался до падения Герствуда, а тогда мне пришлось вернуться памятью к тем временам, когда я служил в «Уорлд». И дело снова затормозилось. Мне вдруг показалось, что я вообще не гожусь для писательства. Роман показался мне слишком трудным, почти неосуществимым делом… Но прошел еще месяц, я вновь поймал нить повествования, и в мае книга была закончена. Генри прочитал ее и сказал: «Не меняйте ни слова». И все же еще несколько недель заняли исправления. Генри помогал мне. В мае или июне 1900 года я отослал рукопись в журнал «Харперс». У меня там был знакомый редактор. Рукопись мне вернули. Тогда я отнес ее в издательство «Даблдей». И в ноябре книгу напечатали».
Однако в действительности все произошло не так гладко и просто.
Рассказанная в романе история жизни Керри неискушенному читателю может показаться весьма банальной, немало подобных историй знало американское общество. Приехав в большой город из провинции с намерениями чистыми, как ее юность, Керри с первых же шагов сталкивается с моралью капиталистического общества — мечты превращаются в действительность только с помощью денег. Хочешь получить образование — плати деньги, хочешь хорошо одеться — плати, хочешь развлекаться, весело жить — опять же выкладывай деньги. «Ах, деньги, деньги, деньги! Как хорошо иметь их! Будь у нее много денег, все ее заботы развеялись бы как дым». Керри пытается заработать необходимые средства честным трудом, но вскоре понимает, что даже самый тяжелый труд может обеспечить ей лишь нищенское существование.
«Великий соблазн земных благ» преобладает над голосом рассудка, и Керри становится любовницей коммивояжера Друэ. Ее желание жить с комфортом удовлетворено, но только на время. Жажда еще более обеспеченного положения, новых развлечений приводит Керри к Герствуду. Она бежит с ним в Канаду, затем в Нью-Йорк. Но связь с Герствудом не приносит Керри ни благополучия, ни счастья. Она вынуждена снова искать работу. На этот раз фортуна улыбается ей — Керри становится актрисой и вскоре добивается успеха.
На первый взгляд в истории Керри нет ничего необычного, ничего такого, что могло бы вызвать гнев сторонников викторианской морали. Роман весьма прост по своему содержанию, написан скупыми стилистическими средствами, и лишь развитие действия в нем преисполнено напряжения и драматичности, цепко держит внимание читателя. Но это можно было поставить лишь в заслугу автору, но отнюдь не в упрек.
«Действительно, — отмечал критик М. Гейсмар, — при первом прочтении романа Драйзера, преисполненного нежного и того выношенного чувства жалости, которым окрашены все его истории, трудно понять, почему эта книга вызвала такой фурор в начале века и перебрасывалась из издательства в издательство в течение почти десяти лет».
Таким же вопросом задается и один из видных теоретиков, историков и критиков США, Френсис Отто Маттисен, который в монографии о Драйзере писал: «Обращаясь к книге Драйзера сегодня, труднее всего понять, почему тогдашняя Америка сочла такой революционной созданную им «картину условий жизни».
Ответ на подобный вопрос и прост и сложен. Он вытекает из тех условий, в которых впервые появился роман. Драйзер, свидетельствует Маттисен, «знал, чего ждали от писателей Индианы. Двое таких писателей как раз в то время помогали укрепиться неправдоподобно распространившемуся увлечению рыцарскими романами. «В те времена, что рыцарство цвело» (1898) Чарлза Мейджера, романтическая история о том, как «Мария Французская» сочеталась вторым браком с Чарлзом Брендоном, по своей популярности даже превосходила «Алису из старого Венсена» (1900) Мориса Томпсона, где Индиана отличается от той, которую помнил Драйзер, не потому лишь, что Томпсон писал о временах пионеров. Из индианских писателей, современных Драйзеру, наибольшего успеха добились Бут Таркингтон, только что выпустивший «Джентльмена из Индианы» (1899), и Джин Стрэттон Портер… Для писателя, который был лишен ощущения живой традиции и не мог на нее опереться, такие запросы публики могли оказаться чрезмерно сильно действующим прессом».
Сюжетная сторона романа и место его действия взяты писателем из реальной американской жизни конца XIX века. Так поступали и многие другие писатели, но роман Драйзера — произведение глубоко художественное, факты повседневной жизни освещены в нем творческим видением автора, показаны через его индивидуальное восприятие действительности. Из жизненной мелодрамы писатель создает историю социальную, подымаясь до показа типичных героев в типичных обстоятельствах. Именно этим он сразу же навлек на себя немилость ярых апологетов «американского образа жизни», защитников капиталистического общества.
Американские писатели до Драйзера за некоторым исключением видели свой долг, по выражению писателя Вильяма Дина Хоуэллса, в изображении «наиболее радостных сторон жизни, являющихся в то же самое время и наиболее американскими». Другой американский писатель, поэт Эдгар Ли Мастерс, писал в этой связи: «Сорок лет назад, принимаясь за роман вроде «Сестры Керри», нужно было помнить, что о женщине необходимо писать в духе только одной идейной концепции. Книга должна была непременно доказать, что женщину ждет возмездие… даже не в силу тех или иных ее поступков и их последствий, а в силу христианской доктрины греха. Писателю надлежало расчистить путь, дабы по нему прошествовала истина, высвобождая из тенет порока юные сердца и неся свет разума умудренным опытом повсюду, куда доходили отблески ее факела».
«Сестра Керри» не только не укладывается в прокрустово ложе подобных концепций, но и гневно восстает против них, восстает против затхлой буржуазно-религиозной морали. «…Ведь Керри не просто избежала возмездия, — подчеркивает Маттисен, — Драйзер вообще не считал, что она грешна, и это был самый дерзкий его вызов условным понятиям конца XIX века». К подобному же выводу приходит и Дороти Дадли. «В эпоху, когда всеми овладела боязливость, — отмечала она, — когда эту боязливость, во всяком случае, усиленно насаждали люди, стоявшие во главе общества в последней трети XIX века, Драйзер был один из тех, кто от рождения не был связан условностями и жил, не признавая их».
Теодор Драйзер стал одним из первых писателей, осмелившихся заявить во всеуслышание, что «наиболее американскими» являются отнюдь не «наиболее радостные» стороны жизни. «С первых же страниц романа, — писал Маттисен, — его автором движет твердая вера, что он помогает запечатлеть специфически американский опыт…» Своим первым романом Драйзер поднял завесу и показал подлинную Америку, ту Америку, в которой он вырос, которую он познал на собственном жизненном опыте. И поэтому его роман прозвучал, словно набатный колокол в тихий идиллический рождественский вечер. Как отмечал современник Драйзера писатель Джордж Эйд, «в то время, когда некоторые из нас строили курятники или, возможно, бунгало, Драйзер сооружал небоскребы».
История создания «Сестры Керри», или, если выразиться точнее, история запрещения романа,
