Жрецы пустили огромную змею. Витязи пронзили ее, пригвоздив к священной пяди киевской земли.
Змея вилась вокруг меча, била хвостом, но не могла поколебать оружия.
Жрецы облачили князя в пурпурный плащ, сняли с него простые сапоги, обули в пурпурные, на голову возложили золотой венец и подвели к мечу.
– Вот он я! – обняв десницей рукоять, крикнул молодой князь невидимым богам, пришедшим вкусить щедрого дыма жертвенников. – Имя мое – Святослав, сын Игоря, внук Рюрика! Вот он я, пращуры, стою на вашей земле, вашей кровью, вашим потом политой! Клянусь священным мечом вещего князя Олега оборонить города и веси, леса, пашни, пастбища, дальние пределы – от нашествий, от набегов, от всякого врага и посягателя. Клянусь раздвигать рубежи княжества, сколь хватит силы. А коли побегу от врага, да будет тот проклятый день поруганием моему имени. Да рассечет меня священный меч за измену земле и народу на множество частей.
Жрецы принесли три больших корзины с тремя дюжинами петухов. Рыжих, черных, белых. Петухам секли головы и кропили кровью княжеский меч.
Пир устроили на громадном кургане князя Олега. На пиру Святослав улучил наконец минуту и спросил Вышату:
– Где мать моя? Где великая княгиня?
– Ушла по весям, – ответил боярин. – Тремя обозами через трое ворот. В какую сторону, теперь только гадать.
– Все-то у нее с премудростью, – проворчал Святослав и предался радостям пира. Хмельного, однако, даже не пригубил.
Пир вышел славный и вещий, увенчанный небывалой силы грозой. Молнии падали прямые, как мечи. От громовых ударов дома подпрыгивали, и добрую половину ночи не было тьмы, ибо свет на облаках не успевал погасать. А потом грянула тишина, и среди этой тишины на весь Киев по-зимнему завыли волки. Но зато и заря полыхала утром от края до края, словно бы восход догнал закат и оба слились в один.
Каково княжить
В первый же день княжеских буден Святославу показали казну. К удивлению, сберегатель сокровищницы Путята Потаенович привел князя не в дворцовые подвалы, а в десятинную церковь. Под этой церковью у княгини Ольги был сделан ход в хранилище, где во льду на случай осады держали запас коровьих и бараньих туш. Дверь в сокровищницу оказалась от стены неразличимой. Путята неприметным образом поколдовал, каменная плита отошла, и они переступили порог холодного подземелья.
– Вот она, твоя пушная казна, – сказал Путята Потаенович, зажигая светильники.
В деревянных ларях лежали собольи шубы, шапки, пологи, шкурки. Куньи меха, бобровые. Много выдры, много белок, горностая.
– А эти два ларя с черными лисами, – показал сберегатель казны. – Большая редкость. От буртасов привозят.
– От буртасов, – обрадовался Святослав.
В следующей палате стояли греческие амфоры и всякого рода горшки, наполненные серебряными монетами, фибулами, гривнами, браслетами. На полках лежали оправленные в серебро и золото рога туров, дорогое оружие, сосуды, блюда с драгоценными камнями.
Комора была невелика. Сажень на сажень.
Путята Потаенович зорко глядел на молодого князя.
– Меха можно тратить. Не вечны. Но сия палата – только принимает. Отсюда казне хода нет. Всякий князь обязан прибавить. И более всех прибавила твоя матушка, великая благочестивая княгиня Ольга.
Святослав молчал. Ни к чему не притронулся. Ничему не обрадовался. Посмотрел и пошел прочь, изумив сберегателя. Премудрый Путята Потаенович, привыкший к иному, к благоговейному хождению по сокровищнице, даже подосадовал на себя: не показал князю еще одну заветную кладовую. Может, изумрудами да янтарями пронял бы пустоглядящего. Ворчал:
– Пусть сначала принесет, прибавит. Молод все тайны знать.
И, качая головой, призадумался.
Святослав же поспешил в палату для суда, для срочных дел. Князя многие ждали.
Сначала принял простолюдье. Семеро крепких рослых мужей из-под Изборска поднесли князю огромную медвежью шкуру, с башкой, с когтями, дюжину волчьих тулупов, а потом ударили челом:
– Дозволь сжечь часть леса в нашем краю. Промышляли мы охотой, но зверь ушел после больших пожаров. Лес теперь не лес… Хотим хлеб сеять, хлебом кормиться.
– Хлеб сеять хорошо, а жечь попусту лес – плохо, – сказал Святослав. – Добрые деревья срубите, поставьте себе крепкие большие избы, чтоб жили не теснясь, а уж остальное жгите.
Изборцы поклонились, а князь распорядился дать им хлеба на дорогу и, ради радости своего восшествия, подарил каждому по рубахе и портам. Отпуская, наказал:
– Кому из сыновей ваших меч дороже сохи, отпустите ко мне на службу.
Следующим просителям нужны были какие-то озера для ловли рыбы… Княгиня Ольга отписала эти озера на себя, но никто никогда рыбу в тех озерах так и не лавливал.
– Берите! – разрешил Святослав, забыв обложить рыбаков хоть малой данью.
Очередным просителям князь позволил ставить на неведомой ему реке три мельницы. Оказалось: река бобровая. Мельничные запруды оставят бобров на мелководье. Святослав хоть и пожалел звериный народец, но решения отменить не захотел.
Конца делам не предвиделось. Заросшие бородами иудеи принесли сундук серебра, просили дозволения провозить по Днепру рабов-христиан.
Святослав деньги взял. Христианами были хазары, греки, болгары, жалеть их не приходилось. Чужие.
Судебные дела совсем замучили князя. Дикие убийства, кровавые драки: одни луг не поделили, этот лошадь угнал, тот зарезал у соседа свинью.
Явились на суд два клана, истреблявшие друг друга из-за кровной мести.
– Да будет так! – решил Святослав. – Беру на три года из обоих семейств всех взрослых мужчин в свое войско. Семьям дам хлеб из моих житниц.
День кончился при светильниках, а назавтра то же самое. Кому-то нужны покосы, кто-то оголодал. Эти от мора прибежали к соседям, и стало тесно, где-то ни единого дождя не выпало, села горят. В бурю рыбаки утонули в Днепре. Лихоимцы все сено увезли у вдовы…
На пятый день княжения Святослав взъярился:
– Где вещая Ольга? Скачите, ищите и найдите! Пусть идет в Киев. Княжить идет! На ее стул я не садился. Мне своего довольно.
Все было готово к походу, но на кого оставить Киев, княжество? Премудрая Ольга снова поучила его. Но учила и жизнь. Приехал из земли буртасов соглядатай варяг Истр. Над его вестями как было не призадуматься?
Буртасы ходят под хазарами, выставляют кагану десять тысяч всадников. А это значит, для своей обороны могут посадить в седло не меньше двадцати тысяч. Лошадей, правда, держат не все, у кого лошадь, тот богатый.
Святослав сердито покряхтывал: поспешать с походом, может, и на погибель свою. Летняя сухая погода – раздолье коннице. Только оглядывайся, с любой стороны могут ударить. Осенью надо идти на буртасов. По раскисшей от дождей земле ходить трудно, но зато и у лошадей прыти убавится. Когда лошади вязнут, торжествует пеший.
Обстоятельный Истр многое углядел. Летом буртасы уходят в степь со стадами. Живут вроссыпь. Возвращаются в избы со всеми своими богатствами и припасами в конце лета. И вскоре многие мужчины уходят в боры добывать пушного зверя. Буртасские шубы из черных лис носят цари Хорасана, Испании, Магриба…
«Можно будет зело обрадовать Путяту Потаеновича», – думал Святослав, усмехаясь.
Истр встревожился: не собирается ли князь закидать буртасов шапками? Припугнул:
– Народ не хлипкий. Иные охотники ходят на медведя в одиночку. В снегу спят… Телом многие дородные. Свиней держат. А женщины у них на верблюдах ездят. Верблюдов у буртасов больше, чем
