потребность в тайне. Ты пришла сюда одна?
— Да.
— Кто-нибудь знал, куда ты направляешься?
— Нет.
Удовлетворенный ее ответами, Орсон обратился к сидящим в кругу:
— Она говорит правду. Мы подумаем о ее ученичестве.
Он громко хлопнул в ладоши, и двое мужчин в форме охранников вошли в комнату.
— Отведите ее в дом для гостей. Покормите и верните одежду, но заприте ее. — Он посмотрел на Бренвен, установил с ней тот самый полный глазной контакт, который так гипнотизировал его аудиторию. — Я приду сам сообщить о нашем решении. Не будь нетерпелива. Мы должны обсудить более важные вопросы прежде, чем мы перейдем к такой тривиальной вещи, как ученичество. Пока я могу тебе сказать одно: ты или будешь принята, или будешь убита. Или то, или другое. Ни один человек, если он не привязан к нам телом и душой, не должен видеть всю нашу группу в полном сборе и в лицо.
Бренвен вздернула подбородок. Она встретила его бесцветные глаза таким же настойчивым взглядом.
— Конечно, — сказала она. Она вышла вслед за охранниками из зала, умудряясь с величественной грацией переставлять ноги, которые казались ей ватными.
— Что ты думаешь по этому поводу? — спросил один охранник у другого, когда они заперли Бренвен в домике для гостей.
— Я думаю, что она, должно быть, говорила правду, когда мы выпустили ее сегодня утром, и она утверждала, что пришла сюда, чтобы заставить Орсона взять ее в ученицы. Иначе он не стал бы помещать ее сюда. Это домик для шишек, парень.
— Да? Ну, тогда я скажу тебе, что я думаю. Я думаю, что Орсон сразу же определяет хорошую вещицу, и единственное обучение, которое он собирается ей организовать — в постели, если ты понимаешь, к чему я клоню. И я считаю, что здесь будет большая буча, когда об этом узнает эта Мириам. Мириам вообще как-то странно ведет себя в последнее время. Ты заметил? Может, нам следовало бы приглядывать за ней?
— Нет. Мириам — совсем ребенок, и она всегда ведет себя странно. Здесь не о чем беспокоиться. Давай лучше сходим и принесем этой новой суке завтрак.
«Итак, — подумала Бренвен, — я видела Когносченти. И до сих пор жива. Что теперь?»
Домик для гостей был удобным, почти элегантным, и в нем были окна — благословенный контраст с тем местом, в котором она сегодня утром пришла в себя. Она тогда испугалась, не зная, где находится, и не будучи в состоянии разглядеть даже руку в темноте. Но казалось, ее тюремщики знали, когда она проснется; они открыли дверь почти сразу же. И несмотря на то, что охранники стояли здесь же и смотрели, как она надевала балахон, который принесли ей, они отнеслись к ней без злобы. Она тут же сказала им, что не хотела ничего плохого и, видя, что ее уже и так поймали, тут же изложила наполовину заготовленную заранее историю о том, что пришла в Ложу, чтобы стать ученицей Орсона. Что ж, пока все шло неплохо.
За исключением того, что она даже не представляла, сколько времени она провела в Ложе, сколько времени находилась без сознания. Она даже не знала, каким образом ее так быстро заставили отключиться — она не чувствовала себя накачанной наркотиками, и единственное, что помнила перед тем, как проснулась в темном сарае — это неожиданное гудение, принесшее резкую боль, а затем — провал. Возможно, это длилось недолго; возможно, когда Орсон придет сказать ей, что она будет принята в ученицы, ей удастся убедить его отпустить ее домой, чтобы она могла взять одежду, и она окажется дома как раз тогда, когда приедет Уилл. Тогда все пройдет без сучка без задоринки. С другой стороны, она могла отсутствовать уже целый день или даже несколько дней, и тогда Уилл наверняка не находит себе места от тревоги. Она хотела бы, чтобы они вернули ей часы вместе с одеждой, но они вернули только одежду. Ни часов, ни ключей от машины, ни, конечно же, диктофона.
Без сомнения, существовала и третья возможность: они не примут ее, и она будет убита. Но размышлять об этом не было абсолютно никакого смысла.
Однако она тем не менее подумала и об этом — не могла удержаться — и, подумав, впервые почувствовала себя в западне. Раньше она или была без сознания, или мысленно готовилась к этому невероятному собеседованию. Допрос, так назвали это охранники. Бренвен чувствовала, что она хорошо справилась с этим, и знала: помогли ей уроки, данные ей двумя людьми — Гарри и Грасией. Гарри велел ей использовать Свет против Когносченти, а Грасия — попросить помощи. Она попросила, получила ее и была очень, очень за это благодарна. Но что, если этого не было достаточно? Что, если Когносченти все же не примут ее? Можно ли выбраться отсюда? Сможет ли она сбежать?
Бренвен подошла к окнам. Она видела только деревья, ни единого клочка неба. Окна выходили в лес, а Ложа находилась в противоположном направлении. Если она сможет выбраться из этих окон, может быть, никто не увидит, как она уходит… Нет, это не выглядело многообещающе. Окна были из толстого стекла и наверняка закрыты герметически. Она пошла в ванную — там окна не было. Окно в спальне тоже из толстого стекла и закрыто герметически. Дверь была единственная, тяжеленная деревянная дверь, похожая на дверь в Ложе, и охранники заперли ее снаружи. Домик для гостей был похож на маленькую крепость, а она была заперта внутри этой крепости. Бренвен не думала, что ей удастся выбраться отсюда, если только кто-то не выпустит ее. Орсон сказал, что он придет, но это произойдет нескоро. Все, что она могла делать — это ждать. Даже мысль о том, что вся ее будущая жизнь может зависеть от Орсона, делала ее физически больной.
— Без сомнения, вселенная разворачивается, как и должна, — сказала Бренвен вслух сквозь всхлипы. Снова: «Без сомнения, вселенная разворачивается, как и должна», — утверждение, которому она научилась у Уилла, а он — от своей матери. Снова и снова она повторяла эти слова, пока не перестала всхлипывать. Затем она продолжала повторять их мысленно, снова, снова и снова. Она опустилась на ковер, поджав под себя ноги. Это утверждение стало мантрой; ничто более не существовало для Бренвен, кроме этих слов. Она все глубже и глубже погружалась в медитацию. Она забыла, где находится, она забыла, кто она. Она осталась наедине со вселенной, которая разворачивалась так, как и должна была.
Громкие хлопающие звуки, лишь слегка заглушаемые стенами и крышей, заставили Бренвен очнуться. Конечно же, это был вертолет. Ее ноги затекли, и она ощутила болезненное покалывание в них, когда пыталась подняться. Должно быть, она медитировала довольно долго. В те несколько мгновений, когда ноги отказывались поддерживать ее, Бренвен услыхала другие звуки: крики людей, всеобщую суету и беготню, захлопывающиеся дверцы машин, визг шин. Один вертолет взлетел, судя по изменившемуся звуку вращения лопастей. И тут же завелся второй. Когносченти исчезали, и исчезали в беспорядке, спешно.
Бренвен приникла к окну, растирая ноги. Сначала она увидела только деревья, стену деревьев. Но что это? Дым! Густой черный дым тянулся шлейфом мимо домика для гостей, поднимаясь на ветру к верхушкам деревьев. Бренвен, встревожившись, повернулась. Вдохнула. Она не чувствовала запаха дыма — она только видела его в окно. Должно быть, это горела Ложа.
Взлетел второй вертолет, оставив после своего отлета разрушительную тишину. Сознание Бренвен не могло обработать всю поступившую одновременно информацию. Она думала только об одном:
— Я должна выбраться отсюда! — закричала она.
Почувствовав прилив адреналина, Бренвен схватила тяжелый стул и швырнула его в окно. Стул разлетелся на куски, а стекло даже не треснуло. Она наклонилась, чтобы схватить второй стул, но адреналин был уже израсходован. Мышцы спины судорожно сжались, и Бренвен закричала от неожиданной боли.
В дверь кто-то яростно колотил, а толстая дверь заглушала звук голоса стучавшего. Бренвен закричала в ответ изо всех сил:
— Я здесь! Помогите!
