Появление в приемной начальника пароходства люди встретили молчанием. Все глаза были обращены на Бурмистрова. Он понял сразу, что это за люди и зачем они сюда пришли.
— Товарищи! — сказал он. — Положение «Кильдина» серьезное, но совсем не безнадежное. Мы принимаем меры, чтобы помочь им. К ним идут два спасательных буксира. Кроме того, пятнадцать минут назад в район местонахождения судна вылетел военный самолет и вышел военный корабль. «Кильдин» держится на плаву, команда делает все необходимое, чтобы продержаться до подхода спасателей. Прошу вас, идите домой. Все, что нужно, будет предпринято.
— Связь есть? — спросил кто-то из толпы.
Бурмистров помолчал и ответил:
— Пока связи нет.
Кто-то всхлипнул. Женщина с ребенком, стоявшая рядом с Бурмистровым, вдруг охнула и стала медленно валиться на пол. Ее подхватили под руки, взяли ребенка.
Бурмистров прошел в кабинет и плотно притворил за собой дверь.
Что мог он сказать этим людям? Они ждут от него чуда. Если бы он мог совершить это чудо. Если бы он знал, что сейчас происходит там, на «Кильдине», сумеют ли они продержаться… Треснула палуба, а от трещины недалеко и до катастрофы. И тогда… Бурмистров вздрогнул, и холодные мурашки пробежали по спине. Он на мгновение закрыл глаза, и тотчас же перед ним возникла картина гибели «Пионера» в 1942 году. Он служил тогда на «Пионере» вторым штурманом. А капитаном был Шулепов. В ноябре они вышли из Мурманска и направились по побережью Кольского полуострова собирать в становищах улов рыбы у поморов. Штормило крепко. Тогда это было к лучшему — в шторм подлодки у берегов не ходят. А «Пионер» невелик был, всего тысяча двести тонн водоизмещения, шел впритык к берегу.
Ночь была темная. На траверзе Святого носа «Пионер» лег курсом на вход в бухту, и почти тут же прогремел взрыв. Бурмистрову тогда показалось, что «Пионер» прыгнул в небо, так содрогнулась палуба под ногами. Напоролись, видимо, на блуждающую мину. А может, успела подлодка немецкая заминировать.
И до сих пор, стоит только закрыть глаза, Бурмистров отчетливо видит трещину поперек палубы от борта до борта… Она все расширялась и расширялась, и вдруг он понял, что нос судна оторвало! Полубак отплыл от средней надстройки, неуклюже качнулся и прямо на глазах исчез под водой. Бурмистров стоял на мостике, онемевший от испуга, пока чьи-то руки не сунули ему спасательный круг и не столкнули в море. Он пришел в себя уже в ледяной воде. Оглянулся — и ничего не увидел: не было ни носа, ни кормы парохода — все исчезло. Лишь волны били и били в лицо, накрывая с головой…
Хорошо, из бухты быстро пришел тральщик, выловил их, уцелевших, из воды. А кто к тем придет сейчас на помощь? Кто тех выловит из воды, если «Кильдин» переломится?
Коротко звякнул внутренний телефон. Бурмистров взял трубку, выслушал.
— Немедленно несите сюда! И не отпускайте их с волны! Сообщите, что на помощь вышли спасатели.
Он выхватил из рук радиста синий бланк радиограммы: «Широта… Долгота… Сильное обледенение, крен пятнадцать градусов левый борт. Откачиваем воду трюма… Снежные заряды, ветер норд-вест десять- одиннадцать море девять-десять… трещина… Шуле…»
— Что трещина?
Радист виновато пожал плечами.
— Не прошло. Разряды сильные в эфире. Только это и удалось разобрать…
«Кильдин» боролся с обледенением. Оно теперь стало для судна главной опасностью — каждая лишняя тонна льда, осевшая на надстройках, мачтах и вантах, ухудшала и без того плохую остойчивость судна, шедшего в балласте.
Под тяжестью льда оборвалась антенна, и «Кильдин» потерял связь с землей. Но в эти часы нечего было и пытаться вновь натянуть антенну — страшный ветер легко мог сорвать человека с обледенелой мачты. «Подождем, — сказал капитан, — сначала заварим трещину, обколем лед, тогда займемся антенной».
Тимофею удалось поспать пару часов. Потом он вместе с матросами ломом скалывал лед с фальшборта, с мачт, со стрел, с вант, с релингов на полубаке. Но наросты льда вновь появлялись, и опять люди сбивали их ломами. А у второго трюма, отгороженные брезентом от волн и ветра, механики колдовали над трещиной. Они приволокли огромный дейдвудный ключ, наложили его на трещину, и сейчас там вспыхивали блики электросварки.
Малым ходом, чтобы только судно слушалось руля, «Кильдин» шел, обгоняемый тяжелыми волнами, покорно кланяясь каждой из них. А когда вдруг мощный вал коварно подкатывался сзади и вздымал корабль на свой хребет так, что нос и корма провисали, тогда становилось особенно жутко — начинали действовать силы, разламывающие судно пополам. А тут еще трещина в палубе…
Тимофей не знал, сколько часов пробыл он на палубе, махая тяжелым ломом. Руки сначала ныли от холода, потом перестали его ощущать, а потом Тимофей не чувствовал уже и рук — лом казался пудовой глыбой железа, и не было сил поднять его, не было сил удержать в руках, хотелось бросить его, лечь прямо на палубу и ни о чем не думать. Но бросить лом нельзя, надо было бить и бить по этим проклятым ледовым наростам, надо было двигаться, прятаться от потоков воды, действовать, надо было спасать пароход.
И когда наступило полное изнеможение, когда стало уже безразлично — унесет тебя волна или нет, Тимофея позвали на мостик к капитану.
Он бросил лом и пополз по трапу наверх — идти уже не мог. Наверху, у теплого корпуса дымовой трубы, Тимофей долго лежал, с трудом приходя в себя. Сейчас для него не было на всем свете лучшего места, чем эта труба, которая отогревала тело и прибавляла силы.
Потом он поднялся на мостик, и вдруг сквозь визги и стоны ветра ему послышался ровный гул моторов. Тимофей насторожился. Да, да! Это гудят моторы самолета.
— Самолеты! — вскричал он, врываясь в рулевую рубку.
Шулепов стоял у открытого смотрового окна с погасшей папиросой во рту. Он недоверчиво посмотрел на своего второго помощника, но гул моторов послышался совершенно явственно и в рубке.
— Ракеты! — приказал капитан. — Скорее ракеты, любые!
Тимофей выхватил из гнезда ракетницу, выбежал на крыло мостика и начал посылать вверх белые и красные ракеты.
Налетел снежный заряд, жесткие снежинки зашуршали по мостику, и ракеты, едва вылетев из ствола, тут же бесследно исчезали в кромешной снежной темноте…
И еще раз услышали гул самолета и еще стреляли ракетами.
— Нас ищут, — уверенно сказал Шулепов. — Судя по тому, что гул самолета слышался дважды, можно не сомневаться, что квадрат прочесывают. Да только ничего он не увидит — тучи почти за мачту цепляются.
Он посмотрел на Тимофея и приказал:
— Замерьте силу ветра и попробуйте взять радиопеленги. Надо поточнее место определить.
Тимофей замерил — все те же одиннадцать баллов, взял радиопеленги — сигналы были едва слышны — и нанес их на карту. Получился длинный вытянутый треугольник далеко от счислимого места. Тимофей взял еще раз радиопеленги, и опять получился треугольник рядом с первым. Черт, что такое? Может быть, гирокомпас врет? Шулепов спросил только:
— Как радиомаяк Святого носа слышен?
— Плохо.
— Какой угол?
— Далеко за правым траверзом. Остров почти на траверзе.
Шулепов прошел в штурманскую, стер резинкой нарисованные Тимофеем вытянутые треугольники и отчеркнул на курсе линию, перпендикулярную к острову. Циркулем измерил расстояние от пеленга до Новой Земли.
— Если нас несет со скоростью восемь-десять узлов, то мы имеем в запасе еще десять-двенадцать часов.
— А если… — попытался было спросить Тимофей, но Шулепов свирепо взглянул на него и
