— Мать читала нам с Фирэ эту легенду. В детстве, — сказал Дрэян, когда Сетен умолк.
В каюту заглянул молодой матрос:
— Господа, капитан велел оповестить вас, что через три часа мы подойдем к южной оконечности полуострова.
Поднявшийся со своего места Сетен оглянулся и, подмигнув Алу, тихонько запел:
Ал засмеялся, а затем подхватил слова задорной детской песенки:
Он обнял друга за плечи, с другой стороны Тессетена обвила рукою за пояс хрупкая Танрэй. Подпевать начал и Паском. Матрос вначале с растерянностью, а потом — расплываясь в улыбке, глядел на беззаботно веселящихся пассажиров. Из хора выделялись звучные голоса Сетена и Ала — высокий тенор и певучий баритон. Танрэй баловалась и не слишком-то старалась петь:
Матрос ощутил прикосновение чего-то холодного и мокрого к своей руке. Волк высокого ори слегка толкнул юношу носом, интересуясь тем, что же происходит в каюте. Матрос уважительно подвинулся.
— Нат, иди к нам! — позвал Тессетен, однако своевольный пес не подчинился, встряхнул острым ухом и лег в дверях, под ногами у матроса, выпустив от жары длинный розовый язык.
— Танрэй! — Ал слегка ущипнул жену за бок; взвизгнув от щекотки, она шлепнула его по руке за спиной Сетена.
Остальные примолкли. Танрэй пришлось продолжать одной:
Тессетен прихватил пальцами кончик ее чуть вздернутого носа. Танрэй, шутливо нахмурившись, непокорно освободилась, и они дуэтом допели:
— Ал! Теперь ты! — потребовал смеющийся Паском, указывая пальцем на своего ученика.
Тут не выдержал даже матрос и вместе со всеми подхватил последнюю фразу песенки:
Нат с юмором покосился на него.
— А теперь, господа, собираться, собираться! — воскликнул Ал, поднимая руку.
«Сэхо» держал курс вдоль берега полуострова Экоэро — «Больших Болот». Танрэй не отходила от левого борта верхнего яруса палубы, восхищенно созерцая невиданную зелень лесов на такой близкой и уже совсем доступной суше. Однажды ей почудилась на берегу какая-то зверюшка, но покуда женщина бегала за увеличительной трубой, тварь, если она там и была, скрылась.
— Мне здесь нравится! — сообщила Танрэй возникшему подле нее Сетену. — Я думала, что здесь хуже…
Экономист облокотился на перила. Чем ближе они подходили к месту предполагаемой высадки, тем сильнее менялся друг Ала. Менялся не в лучшую сторону. Он уже успел съязвить в разговоре с созидателем Кронрэем, который по своему обыкновению с утра пораньше уже находился под легким хмельком; не преминул поддеть тримагестра Солондана и даже нелестно прокомментировать одно из распоряжений кулаптра Паскома, касающееся выгрузки оборудования.
— Не иначе как за время пути, сестренка, ты успела вычеркнуть из памяти былое? — едко подметил он.
Танрэй помрачнела. Как он смеет так думать и говорить? Мыслимо ли забыть Оритан?
Тессетен опустил голову и поглядел вниз, на воду. Тень «Сэхо» скользила по дну, видимому сквозь кристально-чистую воду.
— Я давно заметила у тебя этот браслет… — Танрэй сердилась недолго: она вообще не умела обижаться на людей. Водя пальцем по отчеканенному в бронзе орнаменту широкого браслета, молодая женщина удивлялась: украшение было одновременно и грубым, и привлекательным. — Это в стиле той культуры, где отныне нам придется жить, верно?
Сетен не ответил.
— Я могу сделать так, чтобы ты наконец перестал думать о дурном? — спросила она, ощущая, что он
