— Фейджин? А кто это, Реджина?
— Венецианский Купец. Я думала, все это знают.
— А я — нет. Хорошо это или плохо — быть, как этот тип из Венеции?
— Высочайшая похвала, душенька. Остается только надеяться, что наша вторая Каббалистка окажется на уровне. У нее из нас всех самое трудное задание.
— Уж мне-то как это известно! Слушайте, я хочу сменяться.
— Так, опять началось.
— Чем ты хочешь обменяться, Ента?
— Значит так. Я этот древнееврейский выучила назубок.
— Как тебе удалось?
— А у меня муж — раввин.
— Неужели? Настоящий еврейский еврей-раввин? Какой шик!
— И он меня натаскал. Но я посмотрела на себя в зеркало, пока меня натаскивали… Страхолюдство! Вот я и боюсь повторить это два раза подряд — а вдруг у меня так и останется эта рожа!
— Может быть, ей так больше понравится.
— Да замолчи же, Нелли. Я предлагаю сделку: вы мне поверите, что я все скажу правильно, когда мы все это будем проделывать вместе, а я буду держать Десницу Славы.
— Но мы собирались нанизать ее на подсвечник.
— Лучше я стану ее держать — так будет по-честному.
— Ты не сможешь, Ента. Тебя стошнит.
— Пусть лучше стошнит, чем ходить страшилищем. Подержу. Договорились, Реджина?
— Но эта штука такая жуткая, душенька… Ладно, договорились. Пусть так и будет. Вот что, милочки, мы все заклинания выучили назубок, но не надо расслабляться. Просто с ума можно сойти, если одна малюсенькая запинка — и все пойдет насмарку.
— А что, Реджина, демоны такие зануды?
— Все мои учебники зла так утверждают. Это признак верности Сатане. Ну, все готовы?
— А сейчас все по-настоящему?
— Да, со всем освещением и инвентарем. Пи-рожа, зажги Десницу Славы и дай ее госпоже Енте. Подпали курения и все эти остальные мерзкие вонючки. Становимся все вокруг пентакля. Поем хором, как в симфонии. Смотрите на меня — я задаю ритм и подскажу, когда кому вступать.
Они образовали круг вокруг начерченного на полу пентакля: величавая, изящная Реджина, восседавшая подобно изысканной драгоценности в перстне; Нелл Гвин — сплошные рыжие кудри, молочная кожа, обильный бюст; Ента Калента, высокая, смуглая, красивая, рыжая; Сара Душерыжка — на подвижном лице застыли пронзительно синие глаза под густыми бровями; двойняшки Угадай и Откатай, выглядевшие парочкой сочных греческих рабынь; Мери Наобум с пышными светлыми волосами, причесанными как сидящий набекрень шлем; и барышня Гули — с нее Тениель мог рисовать свою Алису в Зазеркалье.
— Ну вот, дамы, — прозвучал мягко журчащий голос Реджины. — Вы больше не дамы. Вы злобные ведьмы. Прочувствуйте это. Пусть это звучит в ваших заклинаниях. Возжелайте явления Дьявола. Стремитесь к нему. Любите его… Начали!
Глава 2
Адида Индъдни служил субадаром в злопакостном районе Гиль; его полицейский участок занимался бывшим Большим Нью-Йорком — там, в Северо-восточном коридоре. Субадары были высокими чинами в индийской армии, а к году от Рождества Господня 2175 в полицию почти всего мира вошли офицеры из этих частей. Отличительные черты индусов высокой касты — тонкость, житейская мудрость, обширные культурные запасы и залежи эмоциональных ресурсов — делали их незаменимыми для тяжкой работы следователей в психопатической и психоделической преступной среде, т. е. в повседневной жизни Гили.
Звание субадара может означать что угодно: хоть вице-короля, губернатора, капитана, вождя — любое на выбор. Вот к Индъдни и обращались то «субадар», то «капитан», то «шеф», то «мистер». Он откликался на всякое приветствие: высота касты и звания позволяли не обращать внимания на признание его достоинства и положения. Был все же один ярлык, навешенный на субадара прессой двадцать второго века: «Знаток Убийств из Гили», раздражавший его настолько, что никто не осмеливался называть его «Знаток Индъдни».
Субадар полагал, что уже все видел по части разной жути да и новейших штучек (в сердце Северо- восточного коридора, кое злонравные обитатели прозвали «Гилью», постоянно учинялись свеженькие прегрешения). Однако же теперь ему предстал совершенно новый кошмар, да такой, что тонкую индийскую душу выворачивало наизнанку.
Она билась в отбросах и мусоре. Сочившаяся какой-то гадостью веревка стягивала ее по рукам и ногам. Она была еще жива и исходила криком. Индъдни жаждал ее немедленной смерти, потому что по всему ее телу копошились ковровые точильщики; этим жучкам биологи в музеях дают обгрызать дочиста плоть будущих экспонатов — остается готовый к экспозиции скелет.
Жучки деловито, алчно и целеустремленно пожирали трепетное тело женщины. Местами уже показались кости. Жертва лишилась глаз, носа, ушей, губ и языка. Она страшно кричала, и жуки жадно набрасывались на кровь, толчками хлеставшую из дыр на ее лице при каждом новом вопле. Субадар Индъдни, содрогаясь, поддался состраданию — если о таком служебном упущении донесут, то, без сомнения, его высокое положение в Гили претерпит урон. Выхватив лазер из форменной кобуры одного polizei, он аккуратно прострелил голову женщины.
Группа расследования испустила дружный вздох облегчения. Субадар понял, что доноса на его мягкосердечие не последует, но тут его помощник буркнул: «А как же показания, господин?»
— Устные показания? — певучим «шикарным» говорком переспросил Индъдни. — Каким это образом? Она ничего не могла сказать, не так ли?
— Да, господин, но изложить письменно…
— Ах, разумеется, письменно. Но как? Вы видите ее руки?
— Нет у нее никаких рук, господин.
— Вот именно. А ушей? Ушей, чтобы слышать вопросы? Тоже, как видите, нет. У нас, таким образом, лишь наблюдаемые факты…
Субадар Индъдни осекся в изумлении. Испытывать потрясение для него было внове, и он молча уставился перед собой. Туда же глазела и его группа. Жуки исчезли — как растворились. Так же молниеносно исчезли путы. Остался только один наблюдаемый факт: обглоданный женский труп.
— И как же, — поинтересовался Индъдни, — мы доложим это Законникам? Насекомые и узы присутствовали на ней, верно?
— Так точно, господин.
— Мы видели, как все они исчезли, верно?
— Так точно, господин.
— Каждый видел то же, что и остальные?
— Так точно, господин.
