и статья пришьется'. Некоторым 'пришиты' статьи с такими чудовищными, дикими и глупейшими обвинениями, что я ошеломленно спрашивал обвиняемых:
— Как может человек выдумать это? Мне обычно отвечали молчаливым пожатием плеч, но один холодногорец как-то сказал:
— У следователей НКВД мало человеческого, но зато их фантазия безгранична. Они даже соревнуются в придумывании самых необыкновенных дел. Ведь чем необычайнее дело и чудовищней обвинение, тем больше у следователя шансов получить орден, премию или повышение в чине. Вот они и стараются…
Эту главу я посвящаю 'следственной фантастике', наиболее выдающимся ее образцам, с которыми мне пришлось столкнуться в Холодногорске.
1. Отравители Каспийского моря
'Была темная бурная ночь. В горных ущельях бушевал ветер. Из черных туч лился дождь вместе со снегом. Гремел гром и блистали молнии. Под покровом этой темной бурной ночи мы крались к морю, чтобы совершить страшное преступление. В руках у нас были бутылки и кульки с ядом…'
Так писал дагестанский рыбак Егор Долженко под диктовку своего следователя. Приблизительно так же было написано и в протоколах с признаниями других рыбаков. Каждый из них признавался в том, что хотел отравить… Каспийское море.
'Признания' были, конечно, дикие. Некоторые из рыбаков, не желавшие их писать и подписывать на первых допросах, заявляли следователю:
— Да ведь это же чепуха. Нужны целые горы или реки яда, чтобы отравить Каспийское море. Разве это возможно?
Следователь невозмутимо отвечал:
— Для врагов народа возможно.
— Но откуда же мы смогли бы достать столько яду?
— От немецких фашистов…
По 'делу' отравителей Каспийского моря было арестовано 205 рыбаков и работников Дагестанского рыбтреста. Всем им предъявили стандартное обвинение, наспех состряпанное в краевом управлении НКВД:
'Завербован немецкой разведкой и получил от нее задание, путем отравления вод Каспийского моря и рыбы в них, совершить массовый террористический акт против значительной части населения СССР, потребляющего эту рыбу в пищу'.
Обвиняемые, один за другим, 'признавались' на 'конвейере пыток'. Следователи, ведшие их 'дела', предвкушали получение орденов и премий и повышения в чинах.
Однако, раздача орденов и чинов не состоялась. У московских энкаведистов головы оказались трезвее, чем у северо-кавказских. Посланные в Москву приговоры по 'делам' отравителей Каспийского моря были возвращены обратно на 'переследствие'. Вместе с ними Северо-кавказское управление НКВД получило из Москвы и приказ:
'Дело об отравителях Каспийского моря прекратить. Обвинения арестованных по этому делу переквалифицировать на вредительство и антисоветскую агитацию. Виновников допущенного перегиба со следственной работы снять, с наложением на них дисциплинарных взысканий'.
Участь арестованных рыбаков от этого не улучшилась. На новых допросах новые следователи цинично говорили Егору Долженко:
— Что вам не все равно из какого моря рыбу ловить? Вместо Каспийского будете плавать по Белому. Государству рыбаки всюду нужны…
2. Преступный нарзан
Жили в городе Пятигорске профессор с мировым именем и серый, малокультурный энкаведист в чине майора. Стремясь быстрее повысить свой чин, энкаведист попытался погубить профессора. Попытка удалась и профессор погиб.
Подробности этого грязного дела таковы:
Во многие страны мира Советский Союз вывозит знаменитую лечебную минеральную воду, называемую нарзаном. Источники ее находятся в городе-курорте Кисловодске, на Северном Кавказе. Главные из них два — в курортном парке, города. Первый известен еще с времен Лермонтова; второй открыт профессором Огильви незадолго до революции, но использование его началось уже в годы советской власти. Этот источник 'доломитный нарзан' — по лечебным свойствам оказался лучше первого. Его вывели в Нарзанную галерею и прикрыли стеклянным колпаком на мраморном постаменте. Источнику было присвоено имя профессора Огильви, о чем для всеобщего сведения сообщала надпись, сделанная золотыми буквами на мраморе каптажа доломитного нарзана.
Профессор Огильви был директором пятигорского бальнеологического института и считался крупнейшим в Советском Союзе бальнеологом. Ряд его печатных трудов переведен за границей на английский, немецкий, французский и итальянский языки.
И вот, в 1937 году, этот ученый, — бальнеолог с мировым именем, — по приказу начальника северо- кавказского управления НКВД майора Булаха был арестован. Его обвинили в том, что он, будто бы, пытался совершить террористический акт против 'знатных людей» СССР, лечащихся в Кисловодске и для этого отравил источник доломитного нарзана.
Учитывая то, что Огильви крупный ученый и осудить его, как рядового 'врага народа', невозможно, Булах, во избежание недоразумений с Москвой, подвел под следственное 'дело' бальнеолога солидный криминальный фундамент. 'Делом Огильви' занимались лучшие и наиболее зверствующие следователи из отдела по борьбе с экономической контрреволюцией. Были тщательно подготовлены два десятка лжесвидетелей и несколько экспертов. В качестве неопровержимой улики умело использовали случайное и кратковременное загрязнение источника во время грозы…
— Все эти обвинения совершенная чепуха. Разве мог я решиться на отравление моего источника? Ведь он мне дороже родного сына, — со слезами на глазах говорил энкаведистам старый профессор.
— Бросьте сантиментальничать и признавайтесь, — требовали у него…
Повышение в чине и орден за это грязное 'дело' Булах получить не успел. Его арестовали вскоре после осуждения профессора Огильви.
3. Трижды террорист
— Будешь ты признаваться или нет? — спросил следователь у подследственного, только что снятого теломехаником с 'конвейера пыток'.
— Буду, — еле выдавил из себя окровавленный человек.
— Сознаешься, что готовил террористическое покушение на жизнь начальника краевого управления НКВД, товарища Дагина?
— Сознаюсь…
Дальше допрос производился обычным порядком. Следователь писал, а обвиняемый в террористическом покушении работник комитета заготовок, латыш Симсон-Земит переписывал и подписывал. После подписания им последнего протокола с признаниями его отправили обратно в камеру; обвиняемому предоставлялась возможность относительно спокойного ожидания того момента, когда от бренного тюремного бытия его освободит пуля энкаведиста.
