Я хотел было пройти мимо, но неожиданно раздавшийся за моею спиной голос заставил меня остановиться:
— Гражданин!
Обернувшись, я понял, что этот возглас относится не ко мне. Обогнав меня, к пьяному подошел рослый, плотный мужчина в кожаном пальто и такой же кепке и повторил строгим, хриплым басом:
— Гражданин! Пойдемте со мной!
— Отстань! — огрызнулся на него пьяный и снова затянул:
— Черный ворон, что ты вьёшься
Над моею головой?
Ты добычи не добьёшься…
Эх!.. Я солдат еще живо-о-ой…
Человек в кожаном, пальто взял певца за рукав.
— Не сопротивляйтесь, гражданин. Хуже будет.
— Да ты от меня отвяжешься, лягавый? Или в морду хочешь?! — заорал пьяный, вырывая из его пальцев свой рукав.
Человек в коже вынул из кармана свисток и поднес к губам. На свист из переулка вынырнул милиционер и подбежал к спорившим.
— Бери его с той стороны! — приказал милиционеру человек в коже.
Блюститель 'коммунистического порядка' поспешил исполнить его приказание. Вдвоем они схватили пьяного и вывернули ему руки за спину. Тот сразу протрезвел. Спросил испуганно:
— Куда вы меня тянете?
— Куда надо. Пошли, — зло бросил человек в коже. Рабочий рванулся, но его держали крепко. Тогда он стал кричать, обращаясь к прохожим:
— Товарищи! Помогите! Лягавые (Так советские граждане называют людей, причастных к НКВД и Милиции. Это выражение заимствовано из уголовного жаргона) ни за что трудящего пролетария хватают. Граждане, обратите внимание! Энкаведисты рабочего от станка задерживают.
Но прохожие, отворачиваясь и испуганно втягивая головы в плечи, далеко обходили эту группу. Протрезвевший рабочий, поняв, наконец, бесполезность сопротивления, заплакал и покорно пошел со своими мрачными спутниками.
Его повели в переулок. Репортерское любопытство толкало меня последовать за ними. Как почти всякий работник советской газеты, я был профессионально любопытен.
Осторожно выглянул я из-за угла. В глубине переулка, у стены распластался огромным чудовищем черный автомобиль с цельнометалличес ким кузовом без окон. Только в задней части его были створчатые дверцы.
Каждому гражданину СССР хорошо знакомы такие автомобили. В них энкаведисты возят арестованных. Люди дали арестантскому автомобилю меткую кличку: 'Черный ворон'.
А энкаведисты — более ласковую: 'Воронок'.
Увидев его перед собою так близко, я невольно задрожал. Он внушал мне ужас, как и большинству советских граждан.
Подойти к нему поближе я, конечно, не рискнул; выглядывая из-за угла, всматривался в развернувшуюся передо мною картинку советского бытия.
Рабочего подвели к автомобилю. Арестованный рванулся опять, но безуспешно. Прокричал что-то неразборчивое отчаянным голосом, закончившимся коротким стоном. Это тоже не помогло. Из кабинки автомобиля вылез второй человек в кожаном пальто и открыл дверцу кузова. Сопротивлявшегося втолкнули туда, дверца захлопнулась, мотор автомобиля фыркнул и зарокотал. Машина подалась назад, круто повернула и,
запорошив меня снежной пылью, быстро пронеслась мимо.
— Вы чего тут делаете, гражданин? — окликнул меня незаметно подошедший сзади милиционер. Я обернулся.
— Ваш документ! — потребовал он.
Я вынул из кармана красную книжечку — мое редакционное удостоверение. Милиционер внимательно просмотрел его, вернул мне и произнес насмешливо:
— Чего жыж вы, гражданин, не своим делом занимаетесь? Вам бы в редакции газетки сидеть, да строчить статейки о наших социалистических достижениях, а вы за оперативными авто НКВД подглядываете…
У него было круглое, маловыразительное лицо с рыхло-расплывчатыми чертами и вздернутым носом, но глаза, — как я сумел заметить в сумерках, — смотрели остро и насмешливо. В голосе тоже сквозила насмешка.
— Да вот, товарищ милиционер, — начал я объяснять, — шел, знаете, мимо. Вижу: пьяный поет. А потом его — хвать! И в черного ворона посадили…
— Гражданин! — остановил меня он. — Произносить запрещенные слова строго воспрещается.
— Какие слова? — удивился я.
— Те самые, что вы последние произнесли.
— Это про черного ворона? Что же в них особенного? Все так говорят.
— Эх, гражданин, — укоризненно покачал головой милиционер, — работаете в редакции газеты, а не знаете, где и что можно языком болтать. Ну, там; приятелям да шепотом такие слова произнесть возможно. А ведь я жыж за них вас арестовать должон. Я жыж…милиционер! Нынче энти слова запрещены. Потому, как повсюду летает черный ворон… Тьфу, чорт. С языка сорвалось. Идите-ка вы домой, гражданин.
— Скажите, — обратился я к нему, за что, все-таки, его арестовали?
— Запрещенную песню с намеком пел. Самое малое ему червонец дадут.
— Червонец? Что это значит?
— Ну, десять лет концлагерей.
— За песню?
— Не только за нее. Кроме пения он, при аресте, оказывал сопротивление, а также обзывал работников НКВД и милиции лягавыми. Еще прохожих агитировал ему помогать. А это уже антисоветская агитация с попыткой организации восстания против советской власти. Так вот, гражданин, не болтайте про… ворон. И песни о них не пойте.
— Да у меня голоса нет.
— Это хорошо, — усмехнулся милиционер. — Вообще нынче у нас 6'е'зголосому только и житье. Не так скоро в тюрьму попадет… Ну, хватит! А то мы с вами этак и до контрреволюции договоримся. Свидетелей хотя и нету, но… все-таки… Спокойной ночи, гражданин.
— Спокойной ночи…
Я скоро забыл этот случай, но через несколько месяцев вспомнил. Тогда и над моей головой стал 'виться' черный ворон, крылья которого покрыли огромную страну кровавой тенью.
Глава I ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ
За окном раздался гудок автомобиля. Мягко прошуршали шины в дородной пыли. Рокот мотора смолк у самых ворот.
