— Ты меня своей пушкой не пугай. Видал их достаточно, — скрипнул зубами от злости брат.
— Интересуюсь, где это? — спросил улыбающийся.
— Не ваше дело. Вы не следователь… За кем пришли?
— Вот за этим приятным молодым человеком, — повел в мою сторону дулом нагана улыбающийся.
— Михаил! — истерично вскрикнула жена.
— Давайте не разговаривать с арестованным! Это не разрешается, — остановил ее энкаведист в мундире.
— За что вы меня арестуете? Я ни в чем не виноват, — задыхаясь проговорил я.
— Там разберутся. Вот прочтите, — ответил энкаведист.
Волосатая красная рука в мундире протянула мне лист бумаги. Перед моими глазами запрыгали крупные буквы:
'Ордер на арест…'
Читать дальше я не смог. Глаза застлало туманом… Энкаведисты приказали нам сесть на стулья в разных углах комнаты, а сами принялись ее обыскивать. Они вывалили на пол все вещи из ящиков комода и письменного стола. Распарывали матрасы на кроватях и рылись в корзине с грязным бельем. Перелистали все книги, журналы и мои черновые блокноты. Долго читали, полученные нами старые письма. И даже разворошили остатки зимней золы в печке.
Оцепенев от страха и безнадежности, сидел я на стуле в своем углу и тоскливо обводил глазами эту комнату, в которой прожил более десяти лет. Так знакомая обстановка, убогая, но родная: письменный стол, он же и обеденный, старинный пузатый комод и старенький ветхий шкаф для одежды, этажерка с книгами и коврик у двери. Три кровати по углам комнаты, задрапированные ширмами. Может быть, на все это я смотрю в последний раз?
Тревожная мысль забилась у меня в мозгу:
'Увижу ли я еще жену… мать… брата?'
Острая боль резнула по: сердцу. Невольно вскочил я со стула.
— Михаил; Михаил! — стонала жена.
— Вы, гражданочка, не отчаивайтесь. Берегите свои нервы. Денька через два-три ваш супруг, увернется домой, успокоительно заверил ее улыбающийся.
Фальшь и насмешка были в этих словах. Жена с отчаянием взглянула на него и ничего не ответила…
Обыск продолжался до рассвета. Они перерыли все наши вещи. Несколько книг, все письма и мои блокноты завернули в простыню, снятую с кровати матери. Улыбающийся стиснул этот узел подмышкой. Человек в мундире зевнул, потянулся и отрывисто бросил мне:
— Ну, что ж? Пошли!
— Кстати, — добавил улыбающийся, — захватите с собой смену белья и полотенце. Мыло можете не брать. Вам его выдадут в счет тюремного пайка.
Мать встала со стула, зашаталась и бессильно опять опустилась на него. Жена, вся в слезах, бросиласько мне.
Энкаведист в мундире загородил ей дорогу.
— Подходить к арестованному запрещено, — отчеканил он.
Брат, сжав кулаки, шагнул вперед и крикнул:
— Дайте человеку с женой проститься! Вы… люди!
— Не прыгайте, молодой человек. До вас пока еще очередь не дошла, — с угрозой, но попрежнему улыбаясь оборвал его штатский.
Я находился в состоянии полной растерянности. Мысли мои путались, а язык как бы прилип к гортани. Ни одного слова не мог я выдавить из себя, ни одного жеста сделать…
Мать протянула мне маленький сверток. Волосатая рука перехватила его.
— Здесь белье, полотенце и хлеб, — прошептала мать.
— Передавать что-либо арестованному без предварительной проверки запрещается. Он получит вашу передачу потом, — заявил энкаведист.
Затем он повернулся
— Давай! Пошли!
Он первым вышел из комнаты. Улыбающийся легонько толкнул меня к двери. Я пошел, с трудом волоча свои налившиеся чугунной тяжестью ноги…
Последнее, что мне бросилось в глаза, это вздрагивающие от рыданий плечи жены, скорбное, побелевшее лицо матери, сжатые в бессильной ярости кулаки брата и холодно-матовый блеск вороненых наганов в руках моих конвоиров…
В коридора не было никого, но за дверями соседних с нашей квартиры слышались шорохи, сдержанный кашель, вздохи и приглушенные голоса. Люди там не спали. Страшный черный ворон НКВД прогнал сон из дома.
В полузабытье вышел я на улицу, по знаку энкаведиста сделал несколько шагов к автомобилю и, согнувшись, пролез через его низкие дверцы. Дважды щелкнул замок за моею спиной. Тьма окутала меня. Мотор автомобиля назойливым рокотом ворвался мне в уши.
Черный ворон полетел по кочковатым и пыльным улицам города.
Это было 5 августа 1937 года.
Глава 2 СЛЕДОВАТЕЛЬ
Дверцы тюремного автомобиля открылись. Лучи восходящего солнца ослепили меня и я зажмурился.
— Давай, выходи! — в тот же миг громыхнул хриплый резкий голос.
Медно-красное лицо с круглыми совиными глазами и козырьком надвинутой на лоб фуражки НКВД заглянуло ко мне.
Я вылез из автомобиля и осмотрелся. Несколько энкаведистов с помятыми невыспавшимися лицами окружили меня. Тех, которые меня арестовали, среди них не было. Мы находились в небольшом дворе, вымощенном каменными плитами. Со всех четырех сторон высились трехэтажные стены с множеством решетчатых окон, на две трети прикрытых снизу деревянными козырьками. Из-за них слышался гул, похожий на разноголосый приглушенный разговор.
В глубине двора, как раз напротив кованых железных ворот, в которые только что въехал автомобиль, виднелась узкая, также сделанная из железа, дверь.
— Пошли! За мной! — приказал мне один из энкаведистов, направляясь к этой двери.
— Куда вы меня привезли? — растерянно спросил я его.
— К теще в гости. Не разговаривать! — оборвал он и засмеялся хрипло и коротко.
Я направился вслед за ним. Второй энкаведист пошел сзади, находу вынимая из кобуры наган.
'Неужели расстреливать ведут?' — подумал я и все внутри меня похолодело.
Мы вошли в дверь, поднялись по лестнице и зашагали по войлочным дорожкам коридора.
— Руки назад! Смотреть прямо перед собой! Не оборачиваться! — командовал мне идущий впереди, коротко похохатывая. Он оказался не в меру смешливым.
Неожиданно задний конвоир крикнул:
— Стой! Лицом к стенке! Смотри вниз, на пол!
Ничего не понимая, я остановился.
В противоположном конце коридора показалась группа людей. Пятеро энкаведистов вели троих арестованных. Лица последних были бледны и в крови. Один вытирал рукой обильно струившуюся из носа кровь и стряхивал ее на пол. Второй хрипло кашлял, хватаясь за грудь. Третий шел, сильно прихрамывая и громко стонал.
