Глава 7 ЗА ВЕРУ
Особенно религиозным я до ареста не был. В Бога, конечно, верил, но молился редко, а в церковь ходил только по большим праздникам 2–3 раза в год.
Родился я в глубоко верующей семье, но воспитание получил частично антирелигиозное в школе и пионерском отряде. Это воспитание, хотя и не уничтожило во мне веру в Бога, но все же, до некоторой степени, подавило: ее. Жизнью церкви и вопросами религии я не интересовался. Когда в городах, станицах и селах Северного Кавказа закрывали церкви и гнали в тюрьмы и концлагери священников, мне было жаль их. Однако, эта величайшая в истории Русской церкви трагедия не доходила до моей души и сердца; я не переживал от так болезненно, как другие, по-настоящему верующие люди. В детстве мне приходилось читать о мучениках за веру, позднее я слышал о таких же мучениках при советской власти. Они рисовались мне бледными тенями реальности, книжными схематическими фигурами. Представить их себе живыми, яркими, реальными я не мог.
Моя вера была неглубокой, не идущей из души, а привычной, унаследованной мною от родителей. В будущем я, вероятно, стал бы равнодушным к Богу, нерелигиозным человеком, каких немало было вокруг меня. Этому моему духовному падению помешала тюрьма. Ярчайшее выражение советской власти — тюрьма НКВД — увеличила и укрепила мою веру в Бога.
Из всех узников советских тюрем, с которыми мне пришлось встретиться, большинство в духовном отношении было таким же или почти таким, как и я. В детстве или юности они верили в Бога и молились Ему, но с течением времени, под влиянием советского бытия, их вера слабела. Живя и работая в условиях установленного властью безбожного режима, эти люди боялись по-сещать немногие сохранившиеся церкви и, постепенно перезабыв молитвы, церковные заповеди и обряды, редко вспоминали о Боге.
Вторая, меньшая по численности, категория заключенных состояла из, так называемых, 'убежденных безбожников'. В нее входили коммунисты, комсомольцы, арестованные энкаведисты и те, которые назывались на воле 'беспартийным активом'. Почти все они стали безбожниками, однако, не по убеждению, а ради своей дотюремной карьеры или по требованию партийного начальства. Среди них хотя и попадались люди со специальным антирелигиозным образованием, но довольно редко. Это были, главным образом, работники райкомов партии и комсомола, антирелигиозных музеев, краевых и районных советов безбожников и лекторы-антирелигиозники.
Наконец, третью категорию, самую малочисленную, но высокую по качествам духовным, составляли люди, веру которых ничто не могло поколебать, не скрывавшие своих убеждений и всегда готовые за них пойти на страдания и смерть. Это были современные мученики за веру в Бога.
Таких мучеников за время моего сидения в тюрьме я видел более тридцати. Были среди них дряхлые старцы и юноши, православные священники и сектантские проповедники, ксендзы, муллы и раввины, пожилые колхозники и молодые рабочие, студенты и красноармейцы. На остальных заключенных, иногда даже на коммунистов и комсомольцев, они оказывали благотворнейшее духовное влияние. Каждый из них словами и делами в тюремных камерах направлял к Богу наши опустошенные, исстрадавшиеся души, поддерживал в них угасающие огоньки веры, и часто они, эти огоньки, разгорались в пламя. По-разному говорили нам о Боге Его подвижники и проповедники в тюрьме. Некоторые простыми бесхитростными словами, а иные с научными доказательствами и красноречием талантливых ораторов. Но не только говорили они, а помогая ближним своим, наиболее страдавшим узникам, учили и нас этому. Подвижники Божьи были арестованы не за преступления. Никто из них никаких преступлений не свершил. Их бросили в тюрьму по обычным в годы ежовщины, — для этой категории граждан, — обвинениям; 'как социально- опасные элементы', 'как служители культа, причастные к контрреволюции' или 'за антисоветскую религиозную агитацию'.
Почти всех их, за исключением нескольких, расстреляли. Это неудивительно. Ведь советская власть, с первых же дней существования, злейшими врагами своими считала 'религиозников'. Они были опасными для нее даже в тюрьме; мешали энкаведистам 'обезволивать' заключенных, превращать людей в человеческое тряпьё. Судьба избежавших расстрела мучеников за веру была не легче участи погибших от чекистской пули. Их отправили в различные концлагери строгой изоляции.
Заключенные одной из следственных камер ставропольской тюрьмы прозвали 70-летнего священника о. Александра 'тюремным утешителем'. Этот старенький сельский священник жертвенно и умело врачевал наши души и тела. Под влиянием его бесед да, же арестованные коммунисты и комсомольцы, а также несколько надзирателей стали верующими в Бога людьми. По его очень мягким и деликатным настояниям, в камере возникла взаимопомощь заключенных и был устроен 'камерный лазарет', в котором лечили людей, возвращавшихся избитыми с допросов. Краевое управление НКВД признало о. Александра 'социально- опасным в условиях пребывания в тюрьме' и отправило в концлагерь строгой изоляции, расположенный в чумной зоне калмыцких степей. Впоследствии наш 'тюремный утешитель' там и погиб.
Другой православный священник, о. Василий (Звонарев), ради спасения душ ближних своих, поступил на работу в управление ГПУ, скрыв свое 'социальное происхождение и положение'. Сначала он там зарывал трупы казненных, тайно творя над ними молитвы. Затем его 'выдвинули' в конвоиры. И вот, сопровождая смертников на казнь, конвоир-священник шопотом говорил им последние слова утешения и молился с ними. Так продолжалось целых десять лет, но, в конце концов кто-то из конвоиров подслушал общую молитву 'тюремщика' и смертника и донес начальству. Коллегия НКВД приговорила о. Василия к расстрелу..
Ксендзу пятигорского костела следователь приказал отречься на суде от Бога и публично заявить, что он, будто бы являясь агентом Ватикана, по его заданиям 'обрабатывал обманутых им верующих католиков в религиозно-антисоветском духе'. Ксендз выступил на суде не с покаянной, а совсем иной речью. Он заявил, что никогда от Бога не отречется и призвал присутствующих на процессе людей, независимо от различия их вероисповеданий быть стойкими в вере. Растерявшемуся судье удалось прервать речь священника лишь в самом конце ее. Из судебного заседания ксендз был отведен прямо в камеру смертников…
В 1929 году закрыли пятигорскую синагогу и арестовали ее раввина Вилька. Поводом для этого послужило состряпанное работниками местного отдела ГПУ ложное обвинение Вилька в том, что он будто бы устроил в синагоге воровской притон. Стараясь освободить своего раввина и снять с него позорное обвинение, верующие евреи Пятигорска нажали на все доступные для них кнопки, использовали свои многочисленные знакомства, потратили много денег на подкуп 'ответственных' коммунистов и даже ездили в Москву. Однако, их старания не увенчались успехом. Суд приговорил раввина к десяти годам лишения свободы. Перед отправкой его в концлагерь группе евреев удалось добиться свидания с ним.
— Что нам делать, рабби? — спросили они.
— Молитесь, евреи, — коротко ответил он… Восемь лет спустя, в разгар ежовщины, многие евреи Северного Кавказа были арестованы. Для обвинений их в шпионаже и связях с американскими сионистами, из концлагеря в Ставрополь вызвали Вилька. Не выдержав пыток, он дал нужные энкаведистам показания, но на суде отказался от них и призывал евреев молиться. Его присудили к смертной казни…
Из разных аулов Черкессии и Карачая в конце 1936 года было 'изъято' шестеро мулл. Их держали в ставропольской тюрьме около двух лет, а затем попытались превратить в советских пропагандистов. Начальник северо-кавказского управления НКВД майор Булах предложил им:
— Отпущу вас на свободу, но с одним условием. Вы должны уговаривать горцев выполнять все, что от них требует советская власть. Поклянитесь Аллахом, что будете это делать.
— Не оскверняй имя Аллаха своим нечистым языком свиньи, — ответил за всех мулл старший из них.
Этого муллу телемеханики забили до смерти в кабинете Булаха, трое из них были расстреляны через несколько дней, а двоих освободили абреки, напавшие на транспорт заключенных, направлявшийся к побережью Каспийского моря для дальнейшей отправки в концлагери Караганды…
Закрыв к 1932 году почти все церкви Северного Кавказа, советская власть, в порядке очередности, начала наступление на существовавшие здесь религиозные секты. Прежде всего, в каждую из них заслали сексотов ГПУ. Были сделаны попытки вербовать сексотов также из числа членов сект, но эта вербовка не увенчалась успехом. В подавляющем большинстве случаев сектанты отказывались стать агентами ГПУ. С
