Подобные напитки изготавливались не только для разжигания нежных чувств, но и для их смирения:
Другим ходовым товаром были различные амулеты и талисманы, которые суеверные люди носили при себе, дабы отвести злой глаз, чуму и прочие заразные болезни. Кроты, привязанные к подвязкам, должны были предохранить владельца от подагры, листья пастушьей сумки носили в обуви для отвода зубной боли, и все в таком роде. В магазине Хорчицкого всегда можно было приобрести эти безобидные вещицы, однако владелец аптеки сам их никогда не прописывал, считая, что корень мандрагоры, использовавшийся для гадания, и прочие подобные вещи вряд ли могут быть действенны и в целом являют собой пережитки грубых предрассудков.
В обычной аптеке XVI в. продавался помимо прочего тростниковый сахар (обычно его хранили в виде конусов, от которых по мере надобности отрезали кусочки), были в наличии патока, мед и множество сиропов, консервы, сладости и конфеты, в основе своей имевшие также всевозможные сиропы и мед. Аптекарь разбирался в приправах, пряностях, сердечных средствах, благовониях, а также в сургучном воске, бумаге, чернилах и перьях.
Знания Якоба по ботанике немало помогали его отцу Кристиану Хорчицкому в сборе и определении лекарственных растений, как заурядных для европейской природы, так и экзотических. Вместе они разработали туалетную воду, которая пользовалась широким спросом при дворе и среди богемской знати в качестве лекарственного средства и духов. Этот прототип современной «кёльнской воды» (Eau de Cologne) изготавливался посредством дистилляции эфирных масел специально выращенных для этой цели растений и продавался с этикеткой «Aqua Sinapii»[58], поскольку «Синапиус» является латинизированной формой богемской фамилии «Хорчицки», которая переводится как «горчица» (Sinapis).
Aqua Sinapii изготавливалась в лаборатории во внутреннем дворе, где проводились все операции, требовавшие сильного нагрева, такие как выпаривание и сублимация. Там же проводили дистилляции и готовили тайные снадобья, которыми заведовали усердный ученик Карло Маломбра, родом из Венеции, и Фердинанд Хорчицки, младший сын Кристиана. Лаборатория представляла собой каменное строение, расположенное на покатой земле так, что спереди оно имело два этажа, а сзади — только один. В нижней комнате, где было темно, как в подвале, стояло несколько печей, некоторые из них были оборудованы специально для искусственных взрывов, другие были идеальны для поддержания умеренного пламени. Кроме того, там находилось изрядное количество водяных бань, фильтрационных трубок, ступок и всяческих склянок, а прямо за дверью высилась куча угля.
В верхней комнате держали большой запас сушеных трав, винных бочонков и маленьких кувшинов масла. В углу, на столе возле окна, лежало несколько травников и новейших фармакопей, таких как «Reformation of pharmacy»[59] Отто Брунфельса (Майен, 1536), «Book of Confections»[60] Риффа (Страсбург, 1548) и последнее издание знаменитой работы Валериуса Кордуса, опубликованное в Антверпене в 1580 г. под названием «Pharmacorum conficiendorum ratio, vulgo vocant Dispensatorium»[61].
Днями напролет, а зачастую и глубокими ночами, ученики трудились над пестиками и ступками, углем и кузнечными мехами, перегонными кубами и водяными банями, готовя кошмарные средства, продававшиеся в аптеке. Кристиан же нередко посещал и верхнюю темную комнату, когда тот или иной клиент просил его об осмотре своих интимных органов, поскольку лечение венерических болезней составляло значительную часть дохода врача.
Один лишь Карло Маломбра бродил в те дли неприкаянным, страдая от неразделенной любви к прекрасной дочери своего хозяина. Он проклинал тот день, когда судьба привела в семью Хорчицких молодого лейтенанта Максимилиана Свободу. Он, Карло, сам был благородного происхождения и приходился племянником венецианскому художнику Петро Маломбре, по каковой причине немало негодовал на свое нынешнее общественное положение. Он был учеником профессора медицины в Падуе, но один скверный случай, а именно слухи о том, что он продает смертоносный отвар Aqua Toffana, привел к краху его безоблачной карьеры, приведя его, как сам он считал, в невежественную и варварскую Богемию…
Одним ясным октябрьским утром, после проведенной накануне бессонной ночи, причиной которой послужили долгие бесплодные эксперименты, император Рудольф покинул свои апартаменты и в сопровождении камердинера решил прогуляться по саду, а также зайти в королевские конюшни и полюбоваться на своих любимых лошадей. С невеселой улыбкой он вспомнил, что когда-то переименовал своего ослепительно белого арабского жеребца из «Келли» в «Сендивогиуса», однако время показало, что второй оказался ничем не лучше первого. Дойдя до конюшен, он увидел нескольких офицеров и слуг, что-то возбужденно обсуждавших и отчаянно жестикулировавших, словно произошло какое-то несчастье. Подозвав к себе полковника фон Подеброда, он поинтересовался, в чем дело, и узнал причину суматохи. Оказалось, что ночью несколько лошадей заболели, и две из них, Ева и Гелия, любимицы Рудольфа, умерли, Эгидий Саделер и Магдалена находились при смерти, а жеребец Иоганн фон Ахен мог быть еще спасен, но также был весьма плох. По-видимому, лошади были отравлены, а яд содержался в овсе, который накануне привез конюхам какой-то неизвестный человек. Были обнаружены две улики: крестьянская корзина, брошенная в кустах за конюшнями, и серебряная шпора с выгравированной латинской «S», валявшаяся в одном из хлевов.
Обычно спокойный и уравновешенный император пришел в ужасную ярость и немедленно вызвал к себе вице-канцлера. Когда тот явился, Рудольф рассказал ему о случившемся и приказал как можно быстрее найти злодея, покусившегося на животных. В последующую ночь было арестовано немало военных, и даже сам полковник оказался под подозрением.
Новости о трагедии в императорских конюшнях распространились очень быстро, но, когда жители Старой Праги и Градчан узнали, что все улики указали на лейтенанта Максимилиана Свободу, что он схвачен и брошен в Далиборку, были немало удивлены и опечалены. Те, кто понятия не имел ни о какой шпоре, найденной на месте преступления, склонялись к мысли, что во всем повинны цыгане, чей табор недавно расположился на окраинах города, — по крайней мере, недавно один из них был сильно расстроен
