Константин Симонов написал возмущенное письмо Брежневу. Произошел скандал. А скандалов Суслов не терпел, поэтому с помощником расстался. Но обижать его не стал. Воронцов отправился в Италию советником посольства по сельскому хозяйству...
Кто ведет секретариат, тот и решает
Брежнев пресек поползновения Николая Подгорного получить формальный ранг второго секретаря, предоставив как бы равные полномочия Суслову и своему старому приятелю по Днепропетровску секретарю ЦК Андрею Павловичу Кириленко. Они вдвоем по очереди вели заседания секретариата, где принимались важнейшие решения.
Секретариат ЦК КПСС заседал каждую неделю по вторникам в четыре часа дня в зале на пятом этаже. Помимо секретарей, на заседаниях присутствовали руководители отделов ЦК, некоторых идеологических учреждений, начальник Главного политического управления армии и флота, главные редакторы центральных партийных изданий. Им предоставлялось право совещательного голоса – сидеть и слушать. Иногда по ходу заседания от них требовали дать справку или высказать свое мнение.
Приглашенные для участия в обсуждении того или иного вопроса ожидали вызова в приемной. Когда вспыхивала зеленая лампочка, их допускали в зал заседаний.
Секретариат давал оценку работы партийных комитетов, проверял исполнение решений съездов и пленумов, решений политбюро, утверждал на должности номенклатурных чиновников.
После того как обсуждение внесенных в повестку дня вопросов завершалось, в зале оставались только секретари ЦК и иногда кто-то из руководителей отделов. Рассматривались самые деликатные вопросы – злоупотребления и проступки высших чиновников. За некоторые из них карали довольно жестоко. Например, работника ЦК, которого застали пьяным, сразу же увольняли из аппарата.
Брежнев боялся появления реального второго секретаря, поскольку от человека, ведущего секретариаты и располагавшего сиреневой печатью ЦК КПСС № 2, зависели и работники центрального аппарата, и местные партийные секретари: он их назначал и снимал, отправлял в заграничные командировки и на учебу, то есть именно он сажал «уездных князей» на «кормление», и те, естественно, всячески старались демонстрировать ему лояльность.
Роль второго секретаря при Брежневе оспаривали Суслов и Кириленко. Борясь за право быть рядом с генеральным или за те или иные полномочия, они, конечно, не ладили между собой. Что поддерживал один, валил второй. Высшим руководителям приходилось непросто: согласовав вопрос с Сусловым, они должны были решить его и с Кириленко, чтобы избежать неприятностей. Но Кириленко мог дать прямо противоположное указание, и тогда неизвестно было, чей приказ выполнять.
Профессор Вадим Печенев, который работал в отделе пропаганды ЦК, а потом был помощником Черненко, рассказывал:
– Была любопытная деталь в той аппаратной жизни. Мы знали, что если сегодня в каком-то отделе появился инструктор или заведующий сектором с Урала, который традиционно курировал Кириленко, то завтра там появится кто-то из Ставрополья, которое курировал Суслов. То есть они следили, чтобы баланс соблюдался...
Когда Суслов уходил в отпуск или болел, Кириленко оставался «на хозяйстве». Он вел секретариаты ЦК, поражая присутствующих косноязычием и неспособностью сформулировать свою мысль. Иногда он отменял решения, одобренные Михаилом Андреевичем.
В декабре 1972 года вице-президент Академии наук Федосеев уговорил руководителя отдела пропаганды ЦК Георгия Смирнова стать директором Института конкретных социальных исследований Академии наук СССР. Смирнов был доктором наук, директорский пост открывал дорогу к академическому званию. Бумага о его переходе двинулась по многочисленным кабинетам ЦК. Суслов поставил свою подпись и в январе 1973 года поехал отдыхать. На хозяйстве остался Кириленко. Он вызвал к себе Петра Ниловича Демичева, который курировал отдел пропаганды:
– Почему вы решили выставить Смирнова из отдела? Он вам не нужен, что ли?
Демичев сразу уловил интонацию Андрея Павловича:
– Наоборот. И на новом месте мы хотим его приблизить к отделу. Он нам очень нужен.
– Ну, если нужен – пусть работает в отделе, – и Кириленко отменил решение Суслова.
Кириленко руководил делегацией, которая ездила в декабре 1977 года в Анголу. Ему понравился сопровождавший его сотрудник международного отдела Карен Брутенц. По словам Брутенца, Кириленко старался его приблизить, звонил, советовался, иногда шутил:
– Чего не заходишь, зазнался?
Пожалуй, единственный из всех крупных руководителей, Кириленко по внутреннему цековскому телефону звонил сам, другие просили секретаря соединить. Он расспрашивал Брутенца о том, что происходит в отделе, о работниках. Заведующего международным отделом Бориса Николаевича Пономарева Кириленко не любил, но хотел быть в курсе того, что происходит в его епархии.
Кириленко охотно помогал людям, которые на него ориентировались.
Председатель Сочинского горисполкома Вячеслав Воронков хотел создать в городе национальный парк. Обычный путь – обратиться в Москву с бумагами – сулил годы хождения по инстанциям. Руководитель курортного города знал более короткие пути.
«В Сочи отдыхал секретарь ЦК КПСС Кириленко, который ко мне относился благожелательно. Я обратился к нему. „Нет вопросов, вызову Жору“, – отозвался Андрей Павлович. Жорой оказался Георгий Иванович Воробьев, председатель Госкомитета лесного хозяйства, в ведении которого находились все леса страны. Дальше было несложно. Воробьев дал поручения, и завертелось дело...»
Михаил Андреевич Суслов, вернувшись к исполнению своих обязанностей, делал вид, что в его отсутствие ничего не происходило. Половина кириленковских решений умирала без шума. А тот, кто напоминал ему об указаниях Андрея Павловича, долго в ЦК не работал. Суслова так боялись, что никто не решался спорить с ним на секретариате.
Мнение Суслова стало для аппарата законом. Никто не пытался выяснять, его ли это инициатива или он согласовал свои позиции с Брежневым.
– Если Суслов принял какое-то решение, – говорил Александр Яковлев, – никто не мог его отменить. Суслов фактически был хозяином в ЦК.
– А как же случай с вашим бывшим коллегой по отделу пропаганды ЦК Георгием Смирновым? – напомнил я Александру Николаевичу. – Ведь в отсутствие Суслова Кириленко его решение преспокойно отменил.
– Это значит, что Кириленко сходил к Брежневу и с ним договорился, – сказал Яковлев. – Без согласия генерального секретаря Кириленко не решился бы на такое.
Бывало, на заседаниях секретариата Суслов говорил:
– Нет, не будем принимать это предложение.
И руководитель какого-нибудь из отделов ЦК испуганно вскакивал со стула со словами:
– Михаил Андреевич, но этот вопрос согласован с Леонидом Ильичом!
На что Суслов спокойно отвечал:
– Я переговорю с ним.
Больше никто возражать не смел. Слова Суслова означали, что вопрос закрыт.
Брежнев, конечно, не был номинальной фигурой. Если он говорил: сделайте так, а не иначе, то Суслов на конфликт никогда не шел. Но в реальности Суслов был полным хозяином в партии, потому что Брежнев дал ему карт-бланш. Леонид Ильич любил царствовать, а не править. Ордена, почет, аплодисменты – вот это было ему по душе; ему нравилось делать доклады и принимать иностранные делегации, а заниматься чем-то конкретным ему не хотелось. Он охотно оставлял текущие дела Михаилу Андреевичу.
Формально подписи Суслова и Кириленко были равнозначны. Но скоро стало ясно, что второй человек в партии – Суслов. Брежнев понял, что Суслов для него важнее и надежнее.
Тем не менее Андрей Павлович чувствовал себя уверенно. С давних пор он состоял в дружеских отношениях с Брежневым, они были на «ты», и это обстоятельство определяло его вес в партийной иерархии. Кириленко со всеми, кроме Брежнева и Суслова, говорил в жесткой, напористой манере. В аппарате его считали хамом.
«Скупой на улыбку, кряжистый, с небольшими глазками, остро глядевшими из-под довольно густых бровей, – так описывал его Брутенц. – В его лице с чуть вздернутым носом и походке было что-то
