– Дожил, что татем окаянным стал! А ведь при церкве-то был…
– Ага, и пожертвования пропивал. Расстрига, апостат![33] Туда ему и дорога…
Хейдин сидел на крыльце дома, равнодушно следил за происходящим, положив на колени меч. Липку и Заряту бабы увели в соседний дом. Ратислав куда-то убежал. Зато появились староста Дорош, которого Липка называла Куроплясом, его неизменный спутник, носатый Додоль, и маленький седобородый человек в темном облачении. Хейдин сообразил, что это местный жрец.
– Б-благослови тебя Б-бог, боярин Олекса Бориславич! – сказал Дорош, подойдя к ортландцу и кланяясь. – Воин ты в-видно, каких п-поискать. Все село спас.
– Я Липку и ее брата спасал, – ответил Хейдин.
– А через то всех нас от татей безбожных избавил, – вставил Додоль. – От всего обчества тебе за то поклон и почет.
– Этих зарыть надо, – Хейдин кивнул в сторону мертвецов. – Я эту погань хоронить не собираюсь.
– Бог велел нам прощать врагов наших, особливо поверженных, – сказал жрец.
– Они не мои враги. – возразил Хейдин. – Они враги женщин и детей. Против меня они мелковаты будут. Четверых засек, а рука даже не устала.
– Четверых? – не удержался Додоль. – А кто же пятого татя кончил?
– Ратислав.
– Мальчонка этот? Ни в жисть не поверю!
– Верь, не верь, а Ратислав не струсил. Так разбойника стрелой прошил, что залюбуешься. Сколько живу, такого выстрела прежде не видел.
– Грех это – смертоубийству радоваться, – сказал жрец. – Они хоть и тати, а души живые. Скорбеть о них надо, Бога просить о милости над ними. Ты бы на исповедь сходил, покаялся.
– Так что, закопаете? – спросил Хейдин старосту, не удостоив жреца ответом.
– З-закопаем, не изволь сомневаться, б-боярин, – поспешно ответил староста. – Все, к-как положено, будет.
– Лошадей их бедным семьям раздай, – сказал Хейдин, – оружие кое-какое я заберу. И вот еще, похоронщикам твоим. – Ортландец выудил из своего тощего кошелька один из трех своих серебряных галарнов, бросил старосте.
– Щедро! – восхитился Дорош. – Истинно п-по хрестьянски.
– Панихиду бы по убиенным надо заказать, – осмелился предложить жрец. – Все ж души живые…
– По этим? – возмутился Додоль. – Все равно в ад попадут, псы!
– Богу виднее, куда их определить, – возразил жрец.
– Святой ты человек, отец Варсонофий! – покачал головой Додоль.
– Правильно он говорит, – произнес Хейдин и отдал священнику вторую монету. – И помолись нашим… нашему Богу за Ратислава.
– Благослови тебя Бог, боярин! – сказал священник, осенив Хейдина крестом.
С улицы во двор въехала волокуша, запряженная тощей лошаденкой. На волокушу начали укладывать тела разбойников, по двое зараз, вывозить со двора. Разбойничьих коней свели быстро, и сбрую прихватили. Хейдин забрал только оружие Субара: достал из седельного мешка железный шлем с бармицей, снял с седла лук с колчаном, полным стрел, и саблю тоже забрал. Остальное оружие разобрали крестьяне: ножи и топоры были в их хозяйстве вещами незаменимыми, да и железо стоило дорого. Постепенно двор опустел. На снегу остались только кровавые пятна и конский навоз. Священник ушел вместе с похоронщиками – отпевать убитых. Додоль и староста Куропляс тоже собрались уходить.
– Баб пришлите! – велел напоследок Хейдин. – Дом от крови отмыть надо и прибрать внутри.
– Все сделаем, не сомневайся, – угодливо закивал Додоль, пятясь к воротам.
Староста ничего не сказал; один из разбойничьих коней очень ему приглянулся, и он спешил прибрать его себе, пока кто-нибудь не опередил. Хейдин остался сидеть на крыльце один. На него накатило полное безразличие ко всему происходящему вокруг него. Хотелось лечь и заснуть, и спать долго-долго. Ярость, гнев, злоба давно прошли. Теперь ортландец хотел только одного – тишины.
– Дядя Хейдин!
Ратислав стоял у угла сруба, виновато смотрел на Хейдина. Лицо юноши было болезненно бледным, глаза окружены синяками.
– Ты где был?
– Я… рвало меня шибко. Плохо мне было, дядя Хейдин.
– Подойди ко мне.
Ратислав приблизился, нервно теребя шапку в руках. Ортландец долго смотрел ему в глаза, потом протянул руку.
– Спасибо тебе, – сказал он. – За Заряту.
– Ой, не говори о том, дядя Хейдин! Как вспомню, ажио трясется все внутри.
– Как же ты сумел так точно выстрелить? Опытный лучник и то бы не решился.
– Я и сам не знаю, – Ратислав тряхнул головой, будто пытался избавиться от наваждения. – Нашло на
