ней.
– Ну что? – спросил он встревоженно. – Как? Круглощекое, веснушчатое лицо девушки было грустно.
– Плохо, – сказала она.
– Доктор был?
– Был. Николай Сергеич из районки... Знаешь его?
– Знаю. Ну и что он?
– Ну что... Посмотрел, порошки прописал кое-какие... Ну а потом тихонько говорит нам, когда вышли: плохо дело, надежды почти никакой нет.
Парень поморгал, понимающе покивал головой. Что тут говорить?.. Он вздохнул:
– Ладно... Где он, у себя?
– Да.
– Спит?
– Да так... дремлет, лежит. Смотрит так... Тебя, кстати, он ждет.
– Я знаю.
Парень прошел к бочке с водой, скинул рубаху и с наслаждением ополоснул лицо, волосы и все тело до пояса – день был знойный, пыльное пекло. Затем прошел в сени, черпанул ковшик из питьевого бачка, выдул его махом, еще ковшик – помедленнее, наконец зачерпнул чуть-чуть, на донышке, выпил, пригладил мокрые волосы и вошел в дом.
– Федька, ты?.. – донесся до него слабый голос, едва он шагнул за порог.
– Я, батя! – бодро откликнулся он.
Отец лежал в небольшой светлой горнице. Федор не видел его всего три дня, которые был в командировке, и его буквально окатило холодом, когда он увидел, как изменился, исхудал больной. Если до того Федор как-то еще сомневался в словах врача, то теперь совершенно ясно и пронзительно он понял, что отцу оставались на этом свете считанные дни.
Тем не менее виду никакого он не подал, а сказал весело:
– Ну, здорово, батя! Тот улыбнулся в ответ:
– Здорово, сынок, – протянул худую руку, и они встретились рукопожатием. ' Федор присел на табурет.
– Ну что, батя, рассказывай, как дела. Отец усмехнулся.
– Дела – как сажа бела. Да сам ведь видишь...
– Да что же вижу? Подлечат тебя, подремонтируют, и пойдешь на поправку.
– Пойти-то, может, и пойду, да только на тот свет... Стой, стой, Федор, ты того... не ерзай. Тут ведь ничего страшного нет. Я жизнь прожил. Бывало всякое, но мне стыдиться нечего. Жил честно. Все, что надо, сделал... Сына родил? – Он улыбнулся, показал костлявым пальцем на Федора, и тот засмеялся. Засмеялся и отец. – Родил, родил. Да еще двух девок... Или девки не в счет?.. Шучу, шучу... Ну вот. Дом построил. А уж деревьев насажал – не счесть. Так что... можно со спокойной душой помирать.
Федор поулыбался, похлопал отца по плечу.
– Молодец ты, бать.
– Молодец, супротив овец... Ладно. Ты вот что, Федор. Ты хорошо сделал, что пришел...
– Да я, бать, сразу же! Я и к своим-то не заходил, вот только вернулся и сразу же к тебе.
– Ну да, да... но я не про это. Дело у меня к тебе есть.
– Дело? – Федор приподнял светлые брови.
– Точно, – подтвердил отец. – Только сперва дайка мне попить, вон в кувшине вода.
Федор вскочил. Плеснул воды в стакан, подал отцу. Тот с видимым усилием отхлебнул несколько глотков и вернул стакан сыну.
– Спасибо... все, больше не идет.
Он покряхтел, поерзал, устраиваясь поудобнее.
– Дело такое. Ты... ты Коренькова Карпа Сидоровича помнишь?
– Карпа Сидоровича? А как же. С Пашкой его мы друзьями были. Не то чтобы так уж дружили, но... одна компания, словом.
– Ну да... Так ты тогда знаешь, что про него на деревне болтали, про Сидорыча-то?
– Что колдун, что ли? А как же, помню. Да ведь это чепуха, бать?
– Насчет колдуна – бабьи сказки, верно. Ну а то, что он знаток был... это уж точно.
– Как это – знаток? Что ты имеешь в виду?
– То имею, что знанием особенным он владел... Ты погоди, не перебивай, послушай. Владел. А помер он скоропостижно, помнишь?
– Помню.
– Ага... Так вот, скоропостижно – для кого как. Сам он знал, что должен помереть. Федор хмыкнул недоверчиво.
– Знал?.. Ну ладно, он-то, может, и узнал, а ты-то откуда знаешь?
– Да он же сам о том мне сказал. За три дня до того.
Сын внимательно посмотрел отцу в лицо. Оно было совершенно бесстрастным, разве что печать предсмертного утомленья лежала уже на нем. Но глаза были живые, ясные, смотрели спокойно и светло. Он улыбался.
– У меня под кроватью ружейный ящик знаешь?.. Вынь-ка его.
Федор послушно опустился на колени и с шумом выволок из-под кровати железный – вернее, деревянный, обитый железом – длинный ящик, запертый на висячий замок.
– Ключи вон там, в шкафу. – Отец, указал взглядом.
– Есть, – бормотнул сын, открыв дверцу.
Отомкнули и ящик. Там, кроме двуствольного ружья, ягдташа, гильз и прочего такого, неожиданно для Федора оказалась небольшая резная шкатулка темного дерева. Федор даже присвистнул изумленно.
– Батя! А тут вот коробочка какая-то.
– Коробочка, коробочка. Тащи ее на стол. Шкатулку положили на стол. Федор сложил губы замысловато, покачал головой.
– Интересная штучка! Старинная... Никогда, бать, я у тебя ее не видал. Откуда?
– Сядь, послушай. Я же говорю, дело...
– Сидорыча коробчонка, что ли?
– Ну да, да, его. Ты слушай, я тебе говорю.
– Слушаю, слушаю.
– Ну да. Так вот, я же и говорю... За три дня – это я точно помню! – ровно за три дня до смерти своей заходит вдруг Сидорыч ко мне во двор. Я еще, помню, подивился: сто лет не заглядывал, а тут объявился вдруг. Что такое?.. Ну, поздоровался он, потом говорит: ты, говорит, Матвей
