Петров, загляни ко мне сегодня вечерком, ладно?.. Ладно, говорю. С тем он и ушел, а вечерком я заглянул. На столе у него бутылочка, закуска. Выпили по чуть-чуть... то есть я выпил, а он только пригубил раз и больше не прикасался. Ну а потом... потом он и открылся.
В отличие от сына Матвей Петрович Логинов скепсисом относительно способностей и характера деятельности Карпа Сидоровича не страдал. Поэтому рассказ его воспринял абсолютно серьезно. Рассказ же состоял в следующем.
Размеренным тихим голосом Карп Сидорович растолковал, что через три дня он должен оставить сию юдоль, а посему должен передать некоторые носители своих знаний. Передать... но кому? В том-то и состояла особенность ситуации. Эти носители, артефакты, Карп Сидорович должен был сдать на временное хранение именно Матвею Петровичу. До той поры, пока либо к нему самому, либо к кому-то из его прямых потомков по мужской линии не явится кто-нибудь из потомков Карпа Сидоровича тоже по мужской линии. Почему необходима такая комбинация – этого Кореньков объяснить не мог. Не мог и сказать, в каком точно поколении Корень-ков явится к Логинову и когда это произойдет – через десять, двадцать, сто двадцать, двести лет?.. И этого он не ведал. И того, как это произойдет. Вполне возможно, что и сам тот будущий Кореньков не будет знать об этом, но судьба непременно выведет его на будущего Логинова. И вот это-то Логинов должен знать! Должен знать и ждать того, что когда-нибудь к нему явится человек по фамилии Кореньков...
– Вот так, – закончил рассказ Матвей Петрович и вздохнул.
– M-м?.. – произнес недоверчиво Федор и покосился на шкатулку.
– Ключ, – сказал отец, вытер рукою губы. – Ключ от коробки... в ящике, где гильзы. Открой.
Федор покопался среди гильз и правда нашел маленький изящный ключик из потемневшей меди.
– Этот?
– Открывай, открывай. – Отец устало смежил веки.
Ключик провернулся в скважине легко, как нож в масле. Щелк! – и Федор откинул крышку.
В сундучке оказались всего две, но очень странные вещи: старинная книга в кожаном переплете – внизу, а на ней удивительный круглый медальон, исписанный непонятными символами. Главная же странность книги состояла в том, что это была, собственно, половина книги – начало без конца. Вторая половина переплета была начисто и очень аккуратно оторвана.
Федор опять присвистнул изумленно.
– Ух ты... – промолвил он, – в самом деле... интересно...
– Ну вот... владей, Фаддей. Сдаю на хранение.
– Угу... и где мне это держать?
– Ну, найдешь место.
– Да... И значит, когда придет время, я должен своему сыну это передать?
– Да.
– Угу. А если у меня одни девчонки будут? Или вообще не будет никого?
– Значит, придут к тебе.
Эти слова отца Федор Матвеевич вспоминал потом часто. Эти и еще – чуть более поздние, когда в тот же день отцу стало хуже, и он коснеющим языком успел прошептать про какой-то серый камень: “серый камень, Федя, серый камень...” – и больше Федор не услышал ничего. То были последние слова отца. Он потерял сознание и через полчаса отошел.
После того Федор Матвеевич подался из родной деревни на севера, за длинным рублем, и шоферил там много лет; у них с женой родились две девчонки. Он с юмором спрашивал у жены: “Ну что, когда наследником порадуешь?..” Когда ей было уже под сорок, она в третий раз забеременела... и родила третью девчонку.
Денег, заработанных на севере, хватило им на двухкомнатную квартиру в областном центре. Они переехали туда и зажили тихо-мирно. Федор Матвеевич так и работал шофером до пенсии, старшие дочки вышли замуж. За сундучком никто не приходил.
На склоне лет Федор Матвеевич вдруг затосковал о своем деревенском детстве, и, когда подвернулся случай устроиться сторожем в дачный кооператив, он с радостью согласился, тем паче что ему выделили домик с небольшим участком. Федор Матвеевич так и переселился туда, а жена с дочкой жили на квартире, изредка навещая его на даче. Сам он, блуждая по окрестностям, смотрел, любовался природой и иронически думал о том, кто же теперь придет к нему...
ГЛАВА 3
...Поэтому, когда неизвестный мужик на крыльце представился Кореньковым – над ним как гром грянул!.. Вглядевшись, он точно увидел в чертах этого мужика забытые, но все-таки оставшиеся в памяти черты Карпа Сидоровича и давнего своего товарища Пашки... и тогда опустил ружье.
– А ведь и впрямь, – промолвил он, убедившись в том, что приходится верить в чудо. – Тот самый и есть.
– Тот самый, тот самый, – ворчливо подтвердил Палыч, а Игорь ничего не понял. – Другие Александры Павловичи Кореньковы мне неизвестны.
– Так, так, – покивал старик. – Рекс, тихо! – прикрикнул он на пса. – Э-э, Пашки... то есть, Павла Карповича Коренькова сын?
Теперь и Палыч обомлел.
– Да, – брякнул он удивленно, – а вы его знали?
– Знал, – ответил Федор Матвеевич, помолчав. – Значит, пришел... Ну, раз пришел, прошу в гости ко мне.
Он отступил на два шага и приглашающе повел рукой.
– Палыч... ты что-нибудь понимаешь? – шепнул на ухо Коренькову Игорь.
– Пока нет, – тихо откликнулся тот. – Кроме того, что путь-дорога наша нас ведет как надо.
– Вот это точно, – сказал Игорь убежденно.
– Да. А коли так... – Палыч возвысил голос: – Благодарим за приглашение! Мы идем... с удовольствием. Вот только пес ваш...
– Не бойтесь, он вам ничего не сделает. Рекс, свои!.. Ну, вот и все. Пошли?
Пошли. Пес мирно бежал рядом, вывалив язык. Палыч в душе ликовал от такого успеха.
– А вы моего отца знали? – забежал он перед Федором Матвеевичем.
– Да! Давненько, правда. Мы земляки, из Ново-Михайловки. Слыхали?
– А-а, да-да, конечно! Так вы с ним оттуда?! Ясно... Я-то сам, правда, так там и не бывал. Но слышал от отца, конечно...
– А моя фамилия – Логинов. Слыхали? Федор Матвеевич.
– Н-нет. – Палыч извинительно улыбнулся. – Не доводилось.
– И никогда не доводилось? Ни от кого?
– Кореньков улыбнулся еще извинительней и развел руками.
– Никогда.
– Ясно, – сказал сторож. И повторил: – Ясно... Как отец, жив-
