Федор ненадолго умолк, глядя, как по лестнице на верхнюю площадку цитадели поднимается Гиппократ.
— Хотя, с другой стороны, если бы Эпикид не боялся открытых сражений, то римляне не так вольготно ощущали бы себя в окрестностях Леонтин, в этом Гиппократ прав, — закончил он свою мысль. — Он даже дал им возможность закрепиться на этом берегу и теперь мы в постоянной опасности окружения.
— Да, — подтверил Карталон, глядя, как римляне пошли на штурм главных ворот, — хваленая армия Сиракуз сама оказалась в осаде. И мы заодно с ней.
Рядом с финикийцами остановился Гиппократ.
— Чайка, — обратился он к командиру африканцев, — нам не хватает людей в западной части стен. Отправь туда пару сотен своих солдат.
— Хорошо, — кивнул Федор и, обернувшись в сторону Карталона, добавил, — выполняй. А потом пришли ко мне вон в ту башню пленного римлянина. Хочу с ним потолковать.
Дернув обрубленным ухом, Карталон отправился выполнять приказание.
Заняв с разрешения Эпикида одно из помещений круглой башни, из бойниц которой отлично просматривался римский лагерь за рекой, Федор внимательно проследил, как сюда привели пленника, бросив его на солому. В этой части башни, греки, похоже, сами держали пленников. Оружия здесь не было, зато в стенах имелись массивные кольца, с которых свисали оборванные цепи. Столов и стульев тоже не было. Федор присел на единственную табуретку, изучая щербатое лицо римлянина.
Все помещение тонуло в полумраке и навевало мысли о страданиях и смерти. Склонный к театральности в последнее время, Чайка решил, что это место вполне подойдет для разговора по душам. Тем более что он собирался беседовать о вещах, которые не должны были достигнуть слуха простых солдат.
Бросив связанного по рукам и ногам катафрактария на солому, бойцы вышли.
— Может быть, оставить тебе пару человек? — уточнил Карталон, поглядывая на приходившего в себя пленника.
— Не надо, — отмахнулся Чайка, — дрался он хорошо. Но я так приласкал его по голове рукоятью фалькаты, что теперь он не опасен. Да к тому же связан. Проследи, чтобы сюда никто не входил.
Карталон слегка поклонился и вышел.
— Как тебя зовут? — спросил Федор переходя на латынь, едва Карталон покинул помещение.
— А тебя? — не остался в долгу катафрактарий, с трудом открывая заплывший левый глаз и приподнимаясь на локтях, — и откуда ты вообще знаешь мой язык, грек?
Чайка усмехнулся. Этот парень был явно не робкого десятка. Едва придя в себя, он уже дерзил, ничуть не беспокоясь о том, что его могут быстро прирезать прямо здесь. И Федор понял, что запугивать его бесполезно. Предложить продаться, вероятно, тоже. Больно уж нагло вел себя этот пленный катафрактарий. Значит, оставалось расположить к себе этого храброго бойца, вызвав на откровенный разговор, какой бы странной эта ситуация ни казалась.
Пока парень валялся без сознания, Чайка пробежал глазами папирус и находился под впечатлением от прочитанного. В этом письме, без обращения и обратного адреса, сообщалось, что Ганнибал, скорее всего, попытается вмешаться в ситуацию на Сицилии, и поэтому консулам нужно немедленно принять все меры, чтобы Сиракузы вышли из этого союза. Иначе положение может стать необратимым для обоих сторон. Писавший обещал передать вскоре новые важные сведения о планах Ганнибала, а также средства в условленном месте.
Чайка был в шоке. Писал явно кто-то из Карфагена, вошедший в тайные сношения с римлянами. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться — этот кто-то действовал во вред интересам самого Карфагена и очень не любил Ганнибала, раз сообщал последние сведения о его планах. Причем, планы эти, даже тайные, о которых сам Федор узнал лишь неделю назад, он тоже знал. А значит, был не из последних людей в системе. По какой-то причине этот человек очень сильно не хотел, чтобы авантюра на Сицилии, о которой он тоже все знал, закончилась победой объединенной армии. И ради этого даже шел на предательство.
— Меня зовут Федор Чайка, — представился посланец Ганнибала на хорошей латыни, — я командир хилиархии африканских пехотинцев из армии Ганнибала.
Федор подождал, пока выражение изуродованного лица пленника сменится с открытой неприязни на изумление, а потом на легкую заинтересованность.
— Ганнибал, — наконец процедил сквозь зубы пленник.
Некоторое время он молчал, а потом, качнув головой и сплюнув на солому, вдруг быстро заговорил: — Я так и знал, что Марцелл все испортит, послав меня в эту атаку. Хороших всадников у него не хватает! Пульхр не предупредил его. И вот результат, я в плену, да еще у кого? Даже не у этих тупоголовых греков, а у карфагенян. Нет, Юпитер покарает его за мою глупую смерть!
Потом он также внезапно замолчал, решив, что сболтнул лишнего.
«А парень-то резкий и нервный, — отметил с удовлетворением Федор, — значит, надо его спровоцировать. Может, что и выйдет».
Он встал и приблизился к бойнице, бросив взгляд на римский лагерь, куда сейчас стягивались выжившие после первого штурма легионеры.
— Меня зовут Кассий, — вновь заговорил пленник, перекатываясь на бок, — я декурион шестой турмы двадцать второго легиона, которым командует претор Аппий Клавдий Пульхр. Вернее, командовал, пока в дело не вмешался Марцелл.
— Похоже, ты знаешь, зачем я здесь, — проговорил Федор, извлекая из-за пазухи папирус и продемонстрировав его пленнику, — а я знаю, что ты не просто декурион, а храбрый римский офицер, замешанный в игру сенаторов, которые тебя просто подставили, послав на глупую смерть. Тут ты был абсолютно прав. Может, они хотели от тебя избавиться, Кассий? Расскажи мне о письме, и я подумаю, чем тебе помочь.
Кассий некоторое время молчал, изучая лицо своего собеседника.
— Кто ты, — вновь спросил римлянин, после долгого молчания, — и откуда знаешь о том, что задумали наши сенаторы?
— Скажем так, я знаком кое с кем из сенаторов Карфагена, — осторожно заметил Федор, — а кроме того, хорошо знаю и Ганнибала. Получается, что я тоже замешан в эту игру, нравится мне это или нет. Мы с тобой простые воины Кассий, и оба знаем, что не нам решать судьбу войны. Но сейчас ты в моих руках и я решаю твою судьбу. Так подумай, стоит ли умирать из-за этих жирнозадых ублюдков, затянутых в праздничные тоги. Мы солдаты, мы проливаем кровь в сражениях, а они решают наши судьбы. Разве это справедливо?
Федор бросил короткий взгляд на Кассия и быстро отвернулся, поняв, что его слова попали в цель. Кассий был сильно обижен сенаторами, и, скорее всего, одним из них, имя которого Федору было хорошо знакомо.
— Если Марцелл послал тебя в эту атаку, то, вероятно он не хотел больше видеть тебя среди живых. Ведь он знал, что атака обречена и все вы погибните, потому что он так спланировал, — Федор кивнул в сторону невидимого пленнику лагеря, — туда, вернулись лишь немногие. Все твои товарищи остались на этом берегу.
— Марцелл не знал, что письмо у меня, — проскрежетал зубами Кассий, дернувшись на полу, — я сам вскрыл его только перед самым боем.
— А может, знал? — продолжал усиливать эффект Федор, сея сомнения и взращивая семена обиды в душе пленника, — Марцелл, хитрая лиса. Он способен обмануть многих.
— Я приплыл с этим свитком только вчера вечером и утром успел добраться до лагеря, — заговорил Кассий, которого вдруг словно прорвало, — Пульхр приказал мне доставить ему папирус, не вскрывая, но до сражения встретиться мы не успели. И я вскрыл свиток, чтобы запомнить содержание, на случай, если выживу, но буду ранен или придется избавиться от письма. Однако прочесть не смог.
— Конечно, Кассий оно же написано по-финикийски, — заметил Чайка, а про себя неожиданно подумал: «Если оно действительно столь важное, почему же его тогда не зашифровали? Наверняка тот, кто писал его, знает подобные уловки. А может, оно должно было попасть к нам в руки, и сам Марцелл все это
