Гвоздодера.
– Ну уж нет.
– Выполнять, рядовой!
Иван обжег командира перехватчиков сердитым взглядом, но подчинился.
Через несколько секунд вид и количество противника смогли определить все.
Самки «чертей», два десятка. У трети во ртах зажаты длинные тонкие трубочки, наверняка снаряженные какой-нибудь мерзостью вроде отравленных шипов. Видимой агрессии «черти» пока что не проявляли, но не проявляли и дружелюбия. Остановились на некотором отдалении, напряженные, сгорбленные. Пять или шесть носителей трубок вскарабкались на деревья.
– Беречь руки и лица, – деловито и без тени волнения распорядился Корагг. – Комбинезоны этими фукалками не прострелить. В случае контакта первыми убирать тех, что с трубками. Доложиться о готовности. Три на деревьях с запада – мои.
– Две цели взял.
– Одна точно, две по ситуации.
– Две на деревьях взял.
– Три.
– Одна наверняка, одна по ситуации, – пискнул из-под Гвоздодера Модест, вооруженный таким же тяжеленным пистолетом, как и его телохранитель.
– Если мне позволят не отсиживаться за спинами, а атаковать прямо сейчас… – заговорил Иван.
– Отставить болтовню, обломок! Доложиться.
– Четыре в пределах двух секунд, – скрипнув зубами, сказал Иван. – И еще три по ситуации.
– Хорошо, – сказал Корагг. – Мы их растопчем, богатыри.
В голосе его звучала спокойная уверенность. Он сделал паузу, и было ясно, что у него имеется что-то на уме. Наконец, спросил:
– Или попробуете сначала поговорить с ними, полковник?
– Обязательно, – отозвался Модест и тотчас же завыл. Хрипло, отрывисто, тоскливо, перемежая вой щелчками и лаем.
«Черти» беспокойно зашевелились, но не отозвались. Модест отдышался и завыл снова, тоскливей прежнего. И тогда Иван поднял руки кверху и пошел прямо на ближайшего «черта».
– Обломок! – сдавленно и страшно выдохнул Корагг. – Назад, гадина! Через горнило твою в ребра, в печень, в зоб!..
Имяхранитель не отреагировал. Он ступал осторожно, периферийным зрением отмечая расположение ближайших противников и просчитывая собственные действия, если стычка начнется немедленно. Им надежно руководил опыт войны в джунглях, до сих пор ни разу не дававший о себе вестей. Видимо, полноименному – предшественнику обломка приходилось заниматься и этим. Иван без сомнений доверился проснувшимся знаниям и рефлексам. Собственное тело еще никогда его не подводило.
За его спиной началось какое-то движение. Однако ничего угрожающего в нем не ощущалось. Имяхранитель решил пока не принимать суету во внимание. Должно быть, перехватчики попросту перегруппировывались.
Приблизившись к «черту», он встал, широко расставив ноги, вонзил взгляд в покатый кабаний лоб и проговорил, отчетливо выговаривая каждый звук:
– Зови своего вожака. Зови Влада Дуро. Понимаешь меня?
Тварь медленно кивнула и начала пятиться. Иван шагнул следом и добавил:
– Скажи, пришел обломок. Человек, которого он ждал. Скажи…
Сзади раздались ленивые аплодисменты, и насмешливый голос Модеста произнес:
– Можете больше не трудиться, имяхранитель. Ей некого звать. Все действующие лица уже здесь.
Иван обернулся. Перехватчики стояли в расслабленных позах, многие улыбались. Оружие оказалось спрятано. К эву Агриппе, счастливо повизгивая, ластились оба пятнистых «хорька». Корагг, похохатывая, трепал палевую гриву на холке коренастой, почти по- человечески большегрудой самки «черта», а та бесстыдно лезла ему лапой в пах. Гвоздодер манил кого-то пальцем и орал: «Соскучилась без меня, чертовка ты такая!». Лекс, ласково обняв за шею химероида, более светло окрашенного и намного более изящного, чем прочие (да вдобавок имеющего рожки), пританцовывал вокруг него, непристойно двигая бедрами.
Трубки из ртов «чертей» куда-то пропали.
Никакого дрессировщика поблизости не было и в помине.
Вывод напрашивался сам собой: омеговцы ни с кем не собирались сражаться, а его зачем-то разыграли. Попросту разыграли.
Иван закрыл глаза, опустил руки, изо всех сил сжал кулаки и с выражением сказал…
Керосиновая лампа стояла прямо на полу. Возле нее, опершись локтем на свернутую лохматую шкуру, полулежал Модест и курил крошечную трубочку с длинным чубуком. В плетеных стенах хижины зияли дыры, в которые пролез бы кулак. Но странное дело! – ни одна мошка, ни один комар внутрь не совались. Может быть, их отпугивал еле заметный мускусный запах спящих в хижине пятнистых «хорьков»? Или виною всему табачные воскурения Модеста?
Зато снаружи насекомые гудели прямо-таки громоподобно. Ивану страшно было представить, что произойдет, если ему приспичит сходить до ветра и придется выйти за дверь. Снова натягивать просоленный до жестяной твердости комбинезон, прятать голову в накомарник, мазать руки дегтем. А если от изысков химерийской кухни – паштета из муравьиных яиц; батата, обжаренного на углях и нафаршированного непонятно чем; пива из молодых побегов папоротника прихватит кишечник? Бр-р…
– Так, значит, никакого дедушки Дуро и в помине не было? – спросил обломок из гамака. Гамак был удобный. Широкий, длинный и хорошо натянутый. Поверх плетеного полотнища лежала такая же шкура, как под боком у Модеста. От шкуры крепко пахло нестиранной овчиной.
– Ну почему же, был, – ответил эв Агриппа хрипловато и, кажется, чуточку насмешливо. – Был такой дрессировщик. Он действительно выходил и приручил лунного пса. Его обласкал император и императорский двор. Номер имел огромный успех у любителей цирка, особенно женщин, детей и колонов… И ласковый домашний горг действительно однажды в полнолуние зарезал его собственного ноктиса. Прямо на крыльце особняка в Пантеонии, подаренного Владу какой-то состоятельной поклонницей. Став обломком, бывший эв Дуро натворил больших глупостей. Потерял руку, глаз и, разумеется, угодил на остров Призрения.
– Я не о том, – терпеливо выслушав Модеста, сказал Иван.
– Да я понимаю, понимаю. Табачок здесь, знаете ли, своеобразный. Заставляет острословить и шутить. Шутить и остросло… Да-с! Так вот, в Гелиополисе вы разговаривали с моим коллегой по Коллегии, хе-хе. С эвом Рентгом, физиком «Омеги», о котором я вам, сдается, рассказывал.
– Да, я помню. Тот, что ищет проходы извне. Тогда, тогда… – Иван с силой хлопнул ладонью по гамаку, точно прижал к овчине внезапно пришедшую догадку, и тут же
