вперед.
Иван был не единственным, кого очаровало колдовское пламя, зато единственным, кто не имел возможности взойти на костер. Через него тяжело переваливались помятые в схватке «крабы», и когда их конечности касались пресветлого кокона, становилось видно, что под обликом монстров скрывались хрупкие, варварски избитые мальчики с искаженными страданием лицами. Но уже в следующий миг они растворялись среди яростного биения огненных языков – и, сгорая, счастливо смеялись.
Ему оставалось продвинуться совсем немного, когда кокон судорожно дернулся. Затем еще раз. Начал блекнуть и крениться. Иван простер к нему руки – поймать, удержать… и с облегчением почувствовал, что паутины больше нет.
Наваждение рассеялось.
Вцепившись в камни руками и прижавшись к стене щекой, странно перекошенный Валентин стоял на коленях и тяжело, со всхлипом, дышал. Казалось, на поддержание дыхания уходят все его силы.
Из его спины торчали два оперенных прутка размером с карандашный огрызок.
Таяло эхо сухого пистолетного выстрела.
Изрыгая чудовищные богохульства, охранники во главе с генералом Топтыгиным растаскивали лежащих вповалку лаймитов и, как могли, пристраивали в сторонке. Самых тяжелых и обессиленных укладывали рядком. Прочих взбадривали пощечинами, отпаивали слабым вином, после чего заставляли обихаживать беспомощных товарищей. Гиссерв Лео Тростин, непостижимым образом выживший после того, как Валентин распустил всю его кожу на ремни, вспорол брюшину (спас его толстый слой подкожного жира) и отсек ухо, орал благим матом, приказывая немедленно начать церемонию сызнова. Он, наверное, и сам бы начал (его напоили водкой с опием, так что энергия у вечно юного гиссерва била через край), да вот беда – двинуться не мог: спеленат был бинтами накрепко. Его следовало спешным образом передать лекарю… но Люция напрочь «запамятовала», что в двух шагах на холме пасется Мегера. Если, конечно, строптивицу не угнали обезумевшие от ужаса горожане. А впрочем, вряд ли. Больно уж нрав у кобылки крутой.
Имяхранителю, выразившему готовность уступить раненому собственное место в бричке, архэвисса заявила, что все равно не возьмет лавочника. Так как прощение обид, нанесенных членам фамилии Комнин, отнюдь не в ее правилах. Конечно, добивать мерзавца она не станет (хотя стоило бы), однако ради спасения и пальцем не шевельнет. Поделом ему! Между прочим, через полтора часа неподалеку пройдет в сторону Арина поезд. Доживет Тростин, стало быть, фортуна на его стороне. Или, усмехнулась она, лучезарный Регл. А не доживет…
«В таком случае, сударыня, не прогневайтесь, я остаюсь с ним», – сказал Иван. «Воля ваша, – ответствовала Люция. – Помогите только Валентина до экипажа донести». – «Разумеется».
Обломок подхватил на руки легкое тело юноши.
– Ах, Иван, Иван! Я в вас решительно разочаровалась, – выговаривала архэвисса имяхранителю, пока они поднимались на холм. – Можете ли вы мне объяснить, для чего сбросили маску, глупый человек? А для какой надобности пожирали ужасные эти фрукты?
– Жажда накатила, – буркнул Иван.
– Что-с? Жажда? Фанес предобрый, эти мужчины нетерпеливы, как дети. Добро хоть насмерть не отравились. С лимонадами вы, конечно, лихо расправились, грешна – залюбовалась. Но последующая охота за призраками-невидимками?.. Метались как безумный и крушили пустоту. Жуть! Знаете, – призналась она чуточку смущенно, – я ведь, по правде говоря, в вас целилась. Когда вы улеглись подле стеночки, поползли этак боком, в раскорячку, и принялись испепелять Валентина совершенно диким взглядом… Испугалась, каюсь. И если бы Топтыгину моему, у коего я сидела на плечах, не приспичило чихнуть… Н-да, как говорится, все к лучшему. Иван, да не молчите, как пень бессловесный, скажите что-нибудь! Ведь вы о чем-то разговаривали с мальчиком, прежде чем он вызвал своих клевретов с ножами. И беседа протекала, судя по жестикуляции, весьма оживленно.
– Кстати, – спросил Иван, – кто-нибудь заметил, куда они потом девались?
– Кто?
– Лаймиты с ножами.
– Ой, да какая разница? – отмахнулась Люция.
– Не скажите, – покачал Иван головой. – Мне, например, привиделось – сгорели. Бесследно.
– Сгорели, утонули, обернулись туманом или полевыми мышами… Они меня не занимают ни под каким соусом. Только Валентин. Что сообщите о нем, имяхранитель?
– Боюсь, вам не понравятся мои речи, сударыня.
– А вы попробуйте.
– Извольте. Ваш внук – не безвинная жертва стечения обстоятельств, но хладнокровный и планомерный их генератор.
Люция с сомнением хмыкнула и подытожила:
– Проще говоря, Валентин зарубил лавочника в трезвом уме? Так что ли следует понимать ваши иносказания?
– Да, так. Именно в трезвом уме, а отнюдь не под влиянием момента или опийных курений. Он приговорил его загодя. А казнь обставил так, чтобы, свершив ее, остаться полностью вне подозрений.
Они взошли на пригорок, где оставили экипаж. Мегера, завидев хозяйку, тихонько заржала. А вот Вик куда-то запропастился.
Иван пристроил Валентина в коляску – полусидя, спиной к скатанному пологу. С жадностью напился из обнаруженной фляги.
– Продолжайте, имяхранитель, – подбодрила его Люция. – Вы меня чертовски заинтриговали. Но сначала я хотела бы узнать причину, подвигнувшую мальчика на это злодеяние. То есть, как вы ее себе представляете, – добавила она тоном, показывающим, что Ивану придется очень постараться, чтобы убедить ее в собственной правоте.
– На многие злодеяния! – поднял Иван палец. – Здесь следует употреблять множественное число, сударыня. Потому что этот нежный сосуд (он кивнул на беспокойно спящего Валентина) доверху наполнен настоящей гремучей смесью. Столь хитро замешанною, что не враз разберешься, что к чему. Тем более, многие элементы для невнимательного взгляда затемнены.
– Ну, ну, – поторопила его архэвисса. – Опять вы меня путаете. Смеси какие-то гремучие выдумали. Просто назовите причины, да и дело с концом.
– Разумеется, главная причина – это страсть! – объявил Иван. – Валентин безумно влюблен в воспитанницу дема Тростина Розу. Тут сударыня, такое напряжение чувств, такой накал, что я пребываю в полном бессилии, не умея подобрать хотя бы отдаленное сравнение. Вулкан, наверное. Кракатау.
– Валентин увлекся Розой? Смазливой девицей, что сверкает телесами на рекламных линзах «Эспадона»?! Подумать только…
– Не просто увлекся. Буквально потерял голову, сударыня! Ведь исключительно ради того, чтобы быть ближе к предмету обожания, он бросил кадетский корпус и пошел в сальные объятья ее опекуна. Увы, счастье было непродолжительно. Взбалмошная девица увлеклась лаймизмом и сбежала из дому. Но Валентин не сдавался. Я уверен, что именно он уговорил Лео Тростина примкнуть к лимонадам. Однако Роза снова ускользнула. На сей раз безнадежно, выйдя замуж за полноименного и став эвиссой Логун. Крах всех надежд. А тут еще, как на грех, Лео отыскал где-то неоспоримые доказательства высочайшего происхождения ваших внуков. Возможно, были они и не совсем неоспоримыми, но много ли нужно подростку, чтоб поверить в родство с императором. Особенно, если родство это можно проверить опытным путем.