– Что особенно ценно именно сейчас.
Иван мрачно покосился в распахнутое окно. Если верить поэтам, теплый, бархатный вечер навевал негу умиротворения… да вот беда, навеять никак не мог. Когда неспокойно в империи, неспокойно и на душе.
– Нынешние разброд и шатания чрезвычайно дорого обойдутся имперской казне, не находите? – спросил он.
– Уже обещанным образом шутите? – Улыбку будто стерли с губ Волта. Финконсульт враз утерял благодушие, подобрался и стал бел, как некрашеное полотно. – Крупноформатно и не размениваясь на мелочи?
– На вас лица нет, уважаемый Якко, – усмехнулся Иван и покачал головой. – Болезнь императора – еще не конец света. Нынешний, Василий XVIII, не первый раз общается с Костлявой. У государя входит в привычку раз в несколько лет смертельно хворать.
– А… а… а что тогда конец света?
– Муки выбора, – развел руками имяхранитель. – Увы, перед нами как раз тот случай, когда широкий ассортимент идет лишь во вред.
– Но император еще не…
– Вот именно! А хотите знать, сколько я, гражданин бесконечно далекий от дворцовых хитросплетений, насчитал кандидатов на трон?
Волт испуганно кивнул.
– Четыре! Четыре человека. Как человек неглупый, подскажите, куда в первую голову протянут руки загребущие претенденты на императорскую корону?
– Полагаю, в казну.
– Вы знали! – мрачно сострил Иван и взглянул на финконсульта исподлобья. – И, конечно, денег на всех не хватит. Где их брать?
– Полагаю, у вас, – печально протянул Волт и тут же поправился. – То есть, у нас. У простых граждан.
– Не так давно меня посетили господа из имперской мытной канцелярии, – ухмыльнулся имяхранитель. – Предложили озаботиться благосостоянием государства. Им стало известно, что я имею некоторый доход.
– Личность вы широко известная, стоит ли удивляться?
– Удивляться стоит тому, что вспомнил обо мне не кто-нибудь, а имперский финансовый советник второго ранга. Полноименный, ноктиса которого я месяц назад буквально вырвал из пасти горгов. Расплатился со мной… И вскоре прислал своих клевретов взыскать налог с дохода. За хорошие деньги продам мытной канцелярии летучий девиз: «Заплати налоги и спи спокойно».
– Высочайший образец служащего, – потупив глаза, изрек Волт. – Честен, верен, предан.
– Не ворует, – подсказал Иван и покосился на соискателя. – Вы полагаете, не ворует?
– Н-н-не могу знать, – смешался Волт, нервно кусая губы.
– А вы? – буднично изрек Иван. – Поди, воруете по-малому? Ну, признайтесь!
Волт побагровел, тяжело задышал, заерзал на стуле и нервно ослабил узел галстука.
– Шутить изволите? Крупноформатно и… и… невпопад?
Имяхранитель поднялся со стула, прошел к столу и взял пачку «Вестника Гелиополиса».
– Та-а-к, что тут у нас? Ага, Аристофан Пляс. Глазки бегают, голос резкий и срывается, путается в собственной биографии, – Иван зачитал свои пометки на первом же экземпляре. – Наверняка ворует. Доверия не вызвал. Отказать.
– Пляс глуп как пробка! – фыркнул Волт. – И сволочь редкостная. После него я месяц разбирал дела в доме Брегетов. Еле свел концы с концами. Мне было бы искренне жаль, окажи вы ему доверие. Жаль в первую очередь вас!
– Двигаемся дальше. Серапион Николетто. С документами полный порядок, приторно любезен, впечатление оставил крайне неприятное. Слишком подобострастен. Что-то недоговаривает. Отказать.
– Пройдоха этот Николетто! – резюмировал Волт. – Вот уж кто ворует, причем так артистично, что почти всегда выходит сухим из воды! Но вы, даже поймав за руку, не стали бы таскать его по судам! Вижу, не стали бы.
– Верно, не стал бы. – Иван криво улыбнулся и передернул челюстью, будто затвором арбалета. Финконсульта аж перекосило. – Однако на чистую воду вывел бы. Дважды два – всегда четыре. Не так ли?
– Так ли, – Волт убежденно кивнул. – Всегда четыре!
– Коломбина Мавва, – имяхранитель озвучил следующую запись. – Средних способностей, больше исполнительна, чем виртуозна, возок в гору не потянет. Отказать. Глеб Анарион, слишком молод, неопытен, горяч – отказать. Иоланта Гаэра, целиком поглощена собственными переживаниями. Предвижу попытки устроить личную жизнь за мой счет, а самого себя разумею в качестве последней надежды. Отказать…
Волт энергично кивал, соглашаясь с каждым вердиктом, и от себя добавлял едкие, убийственно точные штришки к портретам претендентов. Самым удивительным выходило то, что его комментарии в большинстве совпадали с заметками Ивана, особенно с теми, что на бумагу по недостатку времени так и не попали.
По окончании обсуждения претендентов Иван что-то написал на последнем экземпляре «Вестника». После чего с непроницаемым лицом отдал газету Волту и скрестил руки на груди. Соискатель трепетно принял газетный лист, немо шевеля губами, прочитал комментарий и удивленно поднял брови.
– Вы меня берете?
– Беру. Предупреждать смысла не вижу, человек вы умный, прекрасно все понимаете. Посему просто информирую: обманете – душу вытрясу. И это не шутка, крупноформатная и неудачная. Отныне на вас ложатся квартальный отчет и сношения с имперской мытной канцелярией. На меня – ваше жалованье и накладные расходы. И дай Фанес всеблагой здоровья императору!
– Да уж, – неестественно белый (видимо, от счастья) кивнул Волт. – Поскорее бы закончилась возня вокруг трона. Наберемся же терпения…
Проводив удачливого соискателя, Иван оседлал стул у окна. Привычным образом вздернул деревянного скакуна на задние ножки, ноги собственные бросил на подоконник и закрыл глаза. Врывающиеся в распахнутое окно порывы ветра сорили шумом города, как сеятель зерном на лубочных картинках. Мальчишки под самым окном играли в пристенок. Сердито и басовито урча, по улице протарахтел автомобиль. Разносчики газет бойко предлагали вечерний номер «Горожанина».
– «…И каждый день мне снова внове, готов узнать – не узнаю, и все старо, и голос крови низводит оторопь мою», – продекламировал Иван.
Устал. Неимоверно, непередаваемо, титанически. Дивный итог изнурительного дня – галерея лиц перед глазами, мужских и женских, симпатичных и не очень, хитроватых и глупых. Иная встреча с горгами обходится не в пример легче. Семь раз подумаешь, прежде чем сменить занятие хранителя Имен на службу в каком-нибудь непыльном присутственном месте. Иван усмехнулся. Присутственное место. Даже вслух произносить не хочется, куда уж там оказаться в кресле чиновника средней руки. Тонны бумаг, кубометры пыли (так-таки непыльное место?), оковы партикулярного платья от рассвета до заката. Особый подобострастный пиетет к чиновному ранжиру. Как же нелегко приходится им, бедолагам, когда отлаженная система дает трещину, и не понимаешь, кому кланяться в пояс, а кому хватит
