спросили, откуда мы родом и как велик наш выкупной капиталец? Ивану это показалось подозрительным с самого начала, с чем не замедлил согласиться Огано. Понятно, оба они калачи тертые, а у меня силы таяли, как твердое масло на сковороде. Последний всплеск сил ожидался ближайшей ночью, потом накатило бы спасительное сумасшествие, а может быть, и физическая кончина. Не хотела бы остаться в здравой памяти, когда… Бр-р-р-р!
Все эти дни Иван негромко гремел цепью, а Огано задавал вопросы, которые лично мне казались ничего не значащими. Обломок, усмехаясь, отшучивался и продолжал греметь цепью. А когда на вечерней заре открылся люк и один из пиратов спустился с едой в наш мрачный плавучий застенок, случилось вовсе для меня неожиданное. Едва пришедший поставил наземь бадейку с похлебкой и жбан воды, Иван быстрее молнии прянул к нему – причем помянутые двадцать звеньев цепи нисколько ему не помешали – и сделал нечто такое, отчего «джентльмен удачи» оказался сложен чуть не вдвое. Человек не расположен к таким фокусам, наверное, потому и раздался страшный хруст. Пират пал, точно сломанная кукла, и лежал на полу трюма неестественно выгнутый, затылком едва не касаясь пяток. И я хотела
Иван быстро подошел к Огано, коротко прошипел: «Ну-ка, напрягись», мужчины несколько раз дружно взревели, взвыло железо, и крепление цепи с треском вылетело из дощатой переборки. Мне показалось, что все пираты наверху должны были услышать этот грохот, но никто в трюм не сунулся и тревоги не поднял.
– Ты знаешь, что с этим делать? – Иван держал в руке собственную цепь, один ее конец был замкнут на запястье широким браслетом, а на втором конце, безжалостно вырванном из стены, болтался увесистый угловатый кронштейн с погнутыми болтами.
– Знаю, – потусторонне отозвался Огано, и я вдруг безотчетно ему поверила: да, знает, с какого конца браться за эту страшную штуку, и вдвоем с Иваном они сейчас нарубят дров.
Обломок пошарил на поясе убитого пирата, снял ключи и отомкнул мой замок. С непередаваемым облегчением я сбросила кованую полосу с руки, собралась было встать, однако ноги вдруг подкосились. Милая бумага, я светская дама, хоть и дура, и мне не часто приходилось держаться двух головорезов, чтобы не попасть на зубок остальным. Мудрено ли, что перед самым выходом наверх живот мне свело так, будто я проглотила двадцатизвенную цепь с кронштейном в придачу? Силы из меня вытекли враз, как из худого мешка.
– Скоро его хватятся, – шепнул мне обломок. – Держись за нами и возьми это на всякий случай. И лучше пригнись.
Иван сунул мне нож убитого и увлек за собой.
– Поняла? Держись за нами и пригибайся. Вперед!
Милая бумага, лучше бы я спокойно сидела дома и куковала свой незамужний бабий век! Но провидение жестоко наказывает самонадеянных дур, вроде меня, держит нас на крепком поводке и всякий раз безжалостно одергивает назад, стоит нам увлечься. Куда я полезла со своим сватовством? Неужели знак судьбы оказался так сложен для понимания? Ведь неслучайно я дожила до тридцати и осталась одинока, словно побег без почек! Судьба не желает, чтобы дуры плодились и размножались, а если вообразить, что все дуры поголовно повыходили замуж за Иванов, трудно ли представить негодование фатума?
Цепь из звеньев толщиной с мизинец, отягощенная грузом на конце, – страшная штука! Появление пленных из трюма вызвало среди пиратов форменный столбняк, за что те и поплатились. Не медля ни секунды, обломок и Огано раскроили головы двоим. Какой тут поднялся ор! Расслабленные, не ждущие от судьбы ничего плохого, пираты оказались не готовы к такому суровому повороту пьесы. Оружия при них не оказалось. Привыкшие сами грозить саблями, «джентльмены удачи» и представить себе не могли, что окажутся на месте своих жертв. Пока они метались по палубе в поисках оружия, полегли еще двое. Один пытался перехитрить судьбу, замыслил перехватить цепь и лишить Ивана преимущества. Вынуждена повторить за обломком: «Идиоты!». Пират не принял в расчет чудовищной силищи и злости обломка. Древко швабры, подставленной под свистящую цепь, измололо в щепы, а Иван головой так оприходовал хитреца, что, боюсь, у того треснули лицевые кости. Что еще может так отвратительно хрустеть? Я, полусогнувшись, слушала свист цепей над головой, судорожно сжимала в руке нож и несла всякую душеспасительную чушь. Мы отступили на корму, туда, где огромная палубная надстройка не позволяла пиратам наступать широким фронтом. В двух узких коридорах между бортами и стенками надстройки ловкие бойцы имели все шансы уцелеть. Обломок намотал цепь на руку, тем еще более укоротив импровизированную булаву, и с его стороны слышались только громогласный рев и стоны пиратов. А когда волна нападения отхлынула и Ваня, хищно ухмыляясь, медленно поднял с палубы кем-то оброненный палаш (или саблю, я в этом не сильна), «джентльмены удачи» обреченно взвыли. Добавить к тому, что и Огано оказался не лыком шит, и хоть подрастерял за полгода телесную могучесть, однако умения борьбы не утратил. Бойцом он оказался подстать обломку, свидетельствую о том, нисколько не кривя душой. Наш сокамерник тяжело дышал, его качало из стороны в сторону, он больше не мог держать цепь на весу, но его узкий коридор оказался загроможден трупами. Трое нашли свой конец на конце его цепи. Огано сделал шаг, другой, и когда пространство перед ним опустело, устало осел на палубу. Все же полгода плена даром не проходят, и всему рано или поздно наступает предел. А вот Иван пошел вперед. Он с пиратами не церемонился и тактику боя выбрал жуткую по своей убойной мощи. Саблей встречал клинок противника, цепью мозжил головы, дальше рубил или колол, притом надо учесть, что в скорости среди пиратов ему не было равных. Предпоследний в растерянности замер, не разобрался, чего опасаться больше – свистящей булавы или сабли, и в итоге попал и под то, и под другое. Сабля вскрыла его, как пуховую перину, а цепь расколола голову, будто спелый арбуз. Если Иван положит мне приличное жалование, так и быть, помимо обязанностей жены возьму на себя труды его летописца. По-моему, несмотря на неосведомленность в батальных делах, у меня это прилично выходит. В общем, за несколько минут пираты не сделали ни одного выстрела из арбалета, а в рукопашной им против Ивана и Огано делать оказалось нечего. И в этой связи мне все чаще и чаще думается, а кто такие Иван и Огано? Пираты в отставке или нечто большее? По-моему нечто большее.
Последним на палубе остался Серый Кит. Он бешено вращал глазами и истерично брызгал слюной. По-моему, обломок собирался его просто и без затей заломать. Не уверена, что вынесла бы этот мерзкий хруст еще раз, но тут случилось нечто, что избавило меня от отвратительного зрелища. Закатное солнце уже пряталось на горизонт, лучи косо стелились вдоль гладкой поверхности моря, и на один из лучей прямо из завихрения воздуха впрыгнул солнечный зверь. Неторопливо потрусил прямиком к нам, предрекая, что кому-то из нас жить оставалось считанные мгновения.
– Стойте! – я вскочила между Иваном и Серым Китом и требовательно распростерла руки. – Стойте! Иван, отойди на корму. Иван, я прошу, отойди на корму!
Наверное, было в моем голосе что-то такое, отчего обломок, поджав губы, послушался. Я просто должна была знать, к кому именно направляется солнечный зверь, а сделать это, пока все мы сгрудились вместе, представлялось невозможным. Иван отошел в свой коридор, Огано сидел, привалившись спиной к правому борту, Серый Кит в злобе трясся у капитанской рубки, а я в одиночестве осталась в центре палубы. Тварь не замечал никто, но я прекрасно видела, что солнечный зверь трусит прямиком к нам; с каждой секундой все яснее представала мне его морда с вершковыми зубами в красной пасти. При полном безветрии огненные языки пламени колыхались на боках, будто волнуемые бризом, а холодные, злые глаза перебегали с одного из нас на другого. И когда мне стало окончательно ясно, что сегодня жертвой падет не кто-нибудь, а именно Серый Кит, я не смогла удержаться и превратила трагедию в фарс. Растрепала волосы, бросила нож, скрючила пальцы, замогильным голосом понесла какую-то несусветную ахинею и, широко раскрыв глаза, дико ими завращала. Серый Кит что-то почувствовал, в страхе оглянулся, уставился прямо на тварь, но не увидел ничего, кроме заходящего солнца. Я шаманила, трясла руками и космами, и когда солнечный зверь, раскрыв пасть, спрыгнул с луча на палубу около пирата, выкрикнула какое-то непонятное слово и взметнула руки вверх. Серый Кит вскрикнул,