– Паскудство, – крепче выразился Елпидифор Калинкин.
– Нарушенийе мьеждународная конвьенция об охране памьятников культура! Надо сообчать в Гаагский суд! – нахмурил брови Фондей Соросович.
– Гаагский суд далече, а наш, богатырский, – тут как тут! – рявкнул Никандр Кутежский и взмахнул булавой. А ну, поскачем, витязи любезные, выкурим из терема царского самозванку да ее полюбовника вашнапупского!..
И с громким гиканьем да молодецким посвистом ринулся богатырский отряд на приступ, полагая, что победу возьмет напором да храбростью. Но не тут-то было.
Меж мчащимся отрядом и царскими палатами словно по волшебству выросла стена из плотно стоящих, ощетинившихся серебристыми тонкими копьями (больше похожими на длинные иглы), смуглокожих, одинаковых лицом воинов в белых одеждах.
– Расступись! Поберегись! Пропустить нас к царским палатам немедля! – завертел мечом над головой бесстрашный витязь Маздай Маздаевич, рассчитывая, на положительное воздействие психологического фактора.
Но в ответ на его маневр смуглокожие лишь плотней сомкнули ряды и перехватили копья.
– Ах так! – вскинулся Никандр Кутежский. Ну, пеняйте на себя, убогие!
– Не добром – так топором! – добавил Денисий Салоед и действительно вытащил из-за пояса свой жуткий даже на вид боевой топор.
– Мэй би, все ешче рьешат пьереговоры? – Фондей Соросович и тут попытался проявить дорогую его западному сознанию толерантность. Мистер Промт Дикшинари, скашите этьим людьям, что мы есть явиться фор конструктивный диалог с этничьеской тьеррорьисткой леди Эллен и ее интернейшнл бойфренд!
– Ашурам вашурам пшлибывы шивабахариши, ом! – кивнув патрону, заговорил на самскрипе безотказный Промт Дикшинари.
На смуглокожих его слова не произвели ни малейшего впечатления. Их копья все так же серебрились на солнце.
– Не дошло до них видать, – Денисий Салоед задумчиво погладил рукоять боевого топора. Придется использовать эти… альтернативные методы.
– Этто называеттся «агрессивные пьереговоры»! – неизвестно для кого пояснил Фондей Соросович, задвинул в тыл своего переводчика и принялся раскручивать над головой моргенштерн.
– В атаку! – проревел Микула Селянинович, и богатырский отряд ринулся на недрогнувших бойцов в белых одеждах.
За ходом сражения на Красной площади наблюдали не только сбежавшиеся на шум простые жители Кутежа. Отогнув уголок занавески, узурпаторша Аленка с мечтательной улыбкой созерцала побоище.
– Как думаешь, махатмушка, – отвернувшись от окна, обратилась она к раскинувшемуся в нирване кармическому супругу, – нам этих дураков на колья посажать али коноплю сеять заставить, когда наши славные ребята их в плен заберут?
– Кумарис, – равнодушно бросил махатма. Аленка рассмеялась смехом заработавшей гильотины:
– Какой же ты у меня премудрый, махатмушка! Как все верно рассудил! Направим мы пленников в лечебно-трудовое обиталище, сделаем из них рабов послушных и просветленных…
Аленка присела у ложа, на котором томно лежал абсолютно нагой вашнапупский учитель, и поднесла к вспухшим от тайных страстей губам мундштук кальяна. Она курила до тех пор, пока в ее глазах не появилось нечеловеческое стеклянное свечение, а в ушах не зазвучала
– Иду к тебе, махатмушка мой, – страстно и медленно прошептала узурпаторша, откладывая мундштук. Дернула за шнурок, стягивавший у горла ее холщовую хламиду, и потянулась – томная, обнаженная, изголодавшаяся по страсти…
– Возьми меня… в свою нирвану, – простонала Аленка, изгибаясь, дергаясь и блаженствуя оттого, что ее кармический супруг более не сонлив и не томен. Ах, теперь я до конца,
Махатма не поленился растолковывать Аленке это самое значение часа три. После чего лжецарица, распростершись на ложе, только слабо стонала. Наслаждение переполнило ее всю, до кончиков ногтей. И дополнительную остроту этому наслаждению придавала мысль о том, что в то самое время, когда Брахма Кумарис просветлял ее, свою кармическую супругу, по самое не хочу, на Красной площади лилась кровь ее врагов. Этих болванов. Богатырей-контрактников…
Аленка ласково коснулась кончиками пальцев священного лингама и сказала, любуясь удовлетворенной физиономией Кумариса:
– Мы с тобой весь мир просветлим и к себе под ноги постелем! От союза магии и религии еще никто живым не уходил! Принести тебе еще кумарчику?..
А на Красной площади меж тем сеча достигла своего апогея. Богатыри, израненные (но все пока живые), хрипели и едва держались на ногах. Их же смуглокожие противники, казалось, абсолютно не пострадали ни от мечей, ни от топоров, ни от стрел меткого отрока Арефия…
– Колдовство, – прохрипел из последних сил Микула Селянинович, и тут костлявый противник вонзил ему в неприкрытую кольчужной сеткой руку конец своего копья-иглы. Микула туг же рухнул как подкошенный.
– Микулу убили! – взвыл Ставр Годииович, взмахнул мечом, и тут под мышку его кольнула такая же игла. Помутилось у него сознание, и великий богатырь упал рядом с Микулой.
Постепенно смуглокожие перекололи таким манером весь богатырский отряд. Спасся только юный Арефий. Сбросив ненужные доспехи, он затерялся в сердобольной, но по причине страха бездействующей толпе зрителей. Арефия, прекрасного телом и бледного ликом, подхватили и унесли в здоровенной бельевой корзине подальше от места бойни две дебелые девицы-прачки. Дальнейшая судьба смазливого витязя неизвестна, но, впрочем, вполне предсказуема… А всех остальных богатырей, что полегли от колдовских уколов, свезли на пяти подводах в лечебно-трудовое очистилище.
– Издам-ка я указ очередной, – неторопливо одеваясь и наливая себе конфискованного у кого-то из винокуров вина, сказала Аленка, – О беспощадной борьбе вредных привычек с вредными привычками. Ничего звучит, а, махатмушка?
– Вшивня публичайнья, – хмыкнул махатмушка. После мощного сеанса просветления он ходил по комнате осторожно и широко расставив ноги. Ом какурис на-дурис шудрус?
– Об том не заботься! – махнула рукой Аленка. Вредной привычкой объявить можно что угодно. Был бы указ… И зря ты упрекаешь меня, что не о том я мыслю. О том, дорогой! Вся, вся власть будет у нас в руках, как только…
– Сутракали.
– Да.
Злые арджуны глумятся над нами,
Шива и Кали нас злобно гнетут!
Пляшут брахманы на нашем лингаме
И заунывные песни поют'
Но мы поднимем, если сумеем,
Меч супротив иноземных злодеев!
Карму отчистим, самсару порушим
И постоим за родимые души!
На бой кровавый,
С палкой корявой,
Выйди, великий могучий народ'
Бей всех налево
И бей всех направо,
А потом наоборот, трам-пам!
Народные заступнички из Теплого Стана медленно приходили в себя под лихой, маршевый мотив этой
