не способно расти на других планетах. Обладает необычным специфическим вкусом, у некоторых рас считается деликатесом. Для твинодаков является наркотиком, вызывает быстрое привыкание, на их планетах запрещен.
— На Посейдоне твинодаков нет, — тут же уточнил в информе Соазссь. — И вообще планета п’йинадлежит человекам.
— А если это окажется очередная ловушка? — ласково посмотрел на него Койфман. — Соазссь, дружок, хватит уже жадничать, хорошо? Мишенька, как дела с расследованием?
— Движется, — неопределенно повертел рукой Ежов. — Аарон Лазаревич, хватит меня дергать! Я уже кое-что раскопал и накопаю еще больше, если меня не будут ежеминутно спрашивать!
— Ай-яй-яй, Мишенька, как не стыдно хамить старому человеку? — укоризненно покачал головой бывший раввин. В его ехидных глазках плясали веселые огоньки.
— Мне нужно кое-что уточнить, Аарон Лазаревич, — примирительно сказал Михаил. — Но могу вас успокоить — если моя версия верна, капитан Моручи жив и здоров.
— И где же он в таком случае?
— Имейте терпение… Кстати, Аарон Лазаревич, в инструкции к этому информу говорится, что это еще и переводчик — как его включить?
— А зачем тебе? — тут же насторожился старик. — Мы тут все говорим на общечеловеческом… кроме Бархата, конечно.
— Именно с Бархатом мне и нужно поговорить. Мне. Одному. Наедине. Я уже допросил на этом корабле всех, кроме него, а теперь мне еще нужно кое о чем с ним проконсультироваться… Он понимает, о чем я его спрашиваю, но я его — нет!
— Дело привычки, — пожал плечами Койфман. — Я его тоже в первые дни не понимал.
— А когда начали?
— Дней через десять… Вызови справку и спроси у нее про переводчик. Это личный информ капитана, я его никогда не надевал.
— А как вызвать справку?
— Мишенька, ну что ты ко мне пристал? — очень-очень ласково улыбнулся Койфман, злобно сверкая глазами. — Я не информант, я связист. Вот свой информ я знаю, как пейсы, которые состриг сорок лет назад. А про этот спроси у Рудольфа. Или у Ву. Или у Джины… хотя она тебе не ответит.
В конце концов Ежов сумел включить переводчик. В его памяти хранились тысячи языков, и в их числе — язык Плывущих. Он входил в разряд «зрительных», и перевод осуществлялся очень приблизительно. Многие узоры на коже этих воздушных медуз можно было трактовать по-разному, и переводчик справлялся с трудом.
К тому же язык этой редкой расы в корне отличается от любого из человеческих. Да и само мышление у них очень сильно отличается. Плывущие думают совсем не так, как мы. Многие из вещей, очевидных для нас — загадка для них и наоборот.
Взять хотя бы их способ размножения. Плывущие делятся на два пола, но это отнюдь не «мужчина- женщина», как у людей и большинства земных животных. Это… пожалуй, правильнее всего будет назвать эти пола «медуза-полип». И отношения между ними совершенно не похожи на те, что обычно имеют место между мужчинами и женщинами. Совершенноне похожи.
Сиреневый Бархат — медуза. Медузы высокоразвитые существа, они свободно передвигаются в воздухе (если только он не слишком разреженный), едят разнообразную пищу, владеют телекинезом и могут общаться с себе подобными. Все медузы — ментаты. Хотя, конечно, одни лучше, другие хуже: люди ведь тоже бывают сильнее или слабее, умнее или глупее.
Медузы откладывают яйца. Вообще-то, это совсем не яйца, но в нашем языке просто нет слова, чтобы обозначить то, что они откладывают. Хотя можно назвать это семенем — по смыслу довольно близко. Из этого семени вырастает представитель другого пола — полип.
Полипы, в отличие от своих родителей, совершенно неразумны. Они не могут передвигаться, всю жизнь оставаясь на одном и том же месте. Живут под водой — большая часть Цветка, Раскрывающегося В Лучах Зари покрыта мелкими пресноводными океанами. Хотя то, что в них плещется, мало похоже на воду — это скорее жидкий метан. Полипы глухи, слепы и немы — они скорее растения, чем животные. Питаются своего рода «супом», в изобилии встречающимся в водах их планеты — нечто, похожее на наш планктон- криль.
Когда полип достигает определенного возраста, на его теле начинает расти своеобразный «нарыв», который через некоторое время лопается, и из него вылупляется медуза. Его воспитание обычно берет на себя «дед». Роль полипа на этом заканчивается и в четырех случаях из пяти он после этого умирает — жизнь неразумных Плывущих недолговечна. А вот медуза может отложить в течение жизни несколько яиц — они живут долго и умирать обычно не спешат. Хотя с плодовитостью не перебарщивают — Цветок, Раскрывающийся В Лучах Зари в полтора раза больше Юпитера, но это не значит, что он беспределен. Плывущие любят простор.
Общение с Плывущим — сложная задача. Хорошо еще, что Бархат уже многие годы жил среди людей (и не только), и более или менее разбирался в том, как думают люди. Скорее менее, чем более, но тут уж ничего не поделаешь. Хотя Ежов все равно не понимал и половины: у некоторых узоров просто не было звуковых аналогов, мыслительная логика явно строилась на совершенно иной основе, а иные вопросы Плывущий попросту не понимал. К примеру, в его языке не было понятия «родители», «братья и сестры», «дети» и прочих слов, обозначающих родство. Понятие брака для Плывущих тоже глубоко чуждо. К тому же он родился ментатом — некоторые вещи, для него совершенно очевидные, у человека двадцать первого века вызывали настоящий культурный шок.
Но часа через три беседа завершилась ко взаимному удовлетворению. Ежов вышел из лазарета с широкой улыбкой на лице — кусочки мозаики наконец-то сложились воедино. В общей картине все еще оставалось немало лакун, но основной пейзаж уже вполне просматривался.
— А где все? — недоуменно осведомился он, войдя на мостик.
Там присутствовал только Дельта, сидящий на корточках возле энергетической панели, воткнув себе в висок провод. Как известно, для роботов резкие перепады энергии в мозгу — как для нас алкоголь. Он ничего не ответил.
В кают-компании тоже никого не было. Все куда-то подевались. А Михаила буквально свербило от желания срочно поделиться тем, что он раскопал. Все члены экипажа (кроме Дитирона) носили при себе личные информы, но Ежов пока что не успел научиться пользоваться связью.
Он вышел наружу и нашел Тайфуна — боевой робот, как всегда, охранял вход. Но не ему же рассказывать! В экипаже его статус был самым низким, и его мнение никого не интересовало. Да и не было у него никакого мнения…
Ежов некоторое время стоял, прислонившись к амортизатору «Вурдалака», и рассматривал окрестности, гадая, куда могли подеваться девять разнокалиберных существ. Впрочем, окрестностей оказалось не слишком-то много — внутренности «Перевала» больше всего походили на огромный металлический муравейник. «Вурдалак» стоял в боксе размером чуть больше его самого, и взгляд уже через несколько шагов упирался в стенку.
Из бокса было всего два выхода — закрытый шлюз, через который «Вурдалак» сюда влетел и из которого должен был вылететь, и коридор, ведущий в основную часть «Перевала». Этот коридор ничем не закрывался — «Вурдалак» приземлился на грузовом причале, доступном для любого желающего.
Не далее как час назад отсюда отбыл почтовый курьер, забравший со звездолета срочные посылки с Персефоны. То, что нельзя было отправить обычным рейсовым лайнером. Потому что рейсовый лайнер проходит расстояние от Деметры до «Перевала» за шесть дней, а «Вурдалак» управился за два, несмотря на то, что сделал по пути остановку на Янусе.
Из корабля, явственно дрожа всем телом, вышел Рудольф. Он сонно зевал и лениво моргал глазами, почесывая живот. Правое веко у него слиплось и не открывалось. Сегодня он выглядел особенно нездоровым — кожа покраснела еще сильнее, а пупырышки вздулись так, что и слепой увидел бы — вот-вот лопнут.
— У меня скоро очередной приступ, — виновато объяснил он. — Очень спать хочется. И кожа зудит…
