начал воскурять мерзкие травки, заклинать своего служебного духа. И все для чего? Для того, чтобы выйти на связь с чернокнижником, отравившим спокойное существование мэра и остальных обитателей города Щедрого!
И вовсе не ожидал Изяслав Радомирович, что, сотворив все положенные заклятия и пассы, он получит этакий унизительный щелчок по носу! А именно: колдун-чернокнижник Танадель на ментальную связь не вышел, вместо себя явил в астрал какого-то замурзанного, но крайне наглого атмана[1], и тот на вопрос Изяслава Радомировича, а где, собственно, сам чародей, прогнусавил противно-инфернально:
— Мой повелитель намерен дать вам аудиенцию сегодня в полночь в кофейне «Терафим». Не опаздывайте и до назначенного срока повелителя не беспокойте.
И исчез, стервец. Мэр просто взвыл от ярости. Так его унизить! Благо подчиненных при свершении заклинаний не было, а то хихикали бы потом за спиной. Они ведь все только и заняты тем, как бы унизить и осмеять того, кто ниже их в оккультном достоинстве. И всегда готовы позлорадствовать по поводу чьей-то магической неудачливости.
Мало того. До назначенного часа встречи с мерзавцем Танаделем мэру вовсе не давали успокоиться и сосредоточиться. И виной тому, конечно, было обрушившееся на город нежданное и ужасное бедствие.
— Машину мне! — протелепатировал мэр младшей секретарше и получил в ответ растерянное:
— Изяслав Радомирович, вам проехать не дадут, возле здания мэрии стихийный митинг! Требуют, чтобы вы вышли к толпе и объяснили ситуацию.
— Так, — поджал губы мэр. — Васса, чтоб тебе век плеромы не видать, быстро анализ ситуации и оптимальный выход из нее! Васса!
— Я уже тут! — испуганно уявилась дхиан-коган Васса.
— Что мне делать?! — рявкнул на Вассу мэр.
— Нужно выйти к народу, — немедленно ответствовала Васса. — Официально заявить, что вы делаете все возможное по ликвидации последствий незарегистрированного акта оккультного воздействия. Укажите виновного, но призовите толпу к конституционной терпимости и запретите самосуд. Задействуйте ауру номер три — «Отец-кормилец». Народ поймет, что вы живете его проблемами и готовы пойти на все, чтоб проблемы ликвидировать. Да, для пущей убедительности можете упомянуть про жидомасонский заговор и сантехников-вредителей.
— А это еще зачем?!
— Народу всегда нужны виноватые, на ком можно отвести душу. Теория жидомасонского заговора — это беспроигрышный вариант. И сантехники-вредители тоже актуально звучит.
— Ладно, — сдался мэр. — Надо идти. Я служу своему народу. К тому же скоро выборы. Маргуся, — обратился мэр к своей старшей секретарше — эта дама была единственной, кто умел толково работать на власть, — подкачай-ка мне харизмы. У тебя это всегда хорошо получается.
Секретарша немедленно принялась за дело. Васса безучастно смотрела, как подопечный ее астральному влиянию мэр наливается харизмой, словно яблоко сорта «богатырь» румяной спелостью.
— Ну, будет, — через минуту сказал мэр, любуясь на себя в волшебное зеркало. Отражение господина Торчкова дышало здоровым, одухотворенным альтруизмом с признаками оптимизма и небольшими вкраплениями хилиастических чаяний. — Я ж всего городской голова, а не президент. Надо быть скромнее. Иначе народ не поймет столь благостного выражения моего лица. Озабоченности надо подбавить. Здравой и серьезной озабоченности.
Маргуся несколькими пассами подбавила озабоченности.
— В самый раз, — похвалил секретаршу мэр. — Вылитый слуга народа. Пойду. Ждет меня многострадальный наш электорат!
— Изяслав Радомирович, — опасливо сказала секретарша, — охрану бы вам…
— Нельзя, Маргуся, — серьезно и печально ответил придавленный харизмой мэр. — Народ не любит намеков на его агрессивность. А секьюрити — это намек. Я подставлю людям свое открытое сердце…
На этой высокой ноте мэр покинул кабинет.
Васса покачала головой:
— Как нахаризмится — дурак дураком! Нужно его сердце народу, как же…
А секретарша язвительно усмехнулась и набрала номер поста охраны:
— Миша, Денис, мэр вышел, проследите, чтоб все было спокойно…
Но предупреждать охрану нужды не было. С того момента как у стеклянных дверей мэрии разливанной лужей заплескался народный митинг, охранники вышли на ступеньки парадного входа и принялись старательно вычерчивать сдерживающие руны. Получалось у них не очень хорошо — мешала негативная аура сердито настроенного электората. Кроме того, площадь и ступеньки перед мэрией были покрыты сплошным, колышущимся, словно волны спелой ржи под ветерком, ковром саранчи. Едва мэр появился перед народом, как площадь взорвалась криками негодования:
— Мэра — долой!
— Спасем город от магического нашествия!
— Даешь народу объективную реальность!
— О чем вы думаете, маги? Вы нас погубите своими экспериментами!
Мэр пробормотал заклятие, усиливающее голос безо всяких мегафонов, и заговорил:
— Дорогие сограждане! Я прежде всего призываю вас к рассудительности и спокойствию!
В ответ на это из митингующей толпы раздались несознательные выкрики насчет того, что спокойствие в нынешней ситуации просто гибельно.
— Мы контролируем ситуацию, — не краснея, соврал мэр. — Мы уже привлекли специальные силы на борьбу с саранчой, и я обещаю вам, что уже к концу этого дня все наладится!
— А как вы вообще могли такое допустить?! — гневно вскричала широкоформатная дама, директор краеведческого музея «Щедровские древности» Евпраксия Герцык. — Где ваша волшебная прозорливость?! Вы оставили город на растерзание ментальному терроризму!
Мэр поморщился. Мадам Герцык была его непреходящей зубной болью. Когда-то она пыталась практиковать как ясновидящая, но потенциал у нее был нулевой, поэтому пришлось перебросить ее на заведование музеем. После этого мадам Герцык не упускала случая отмстить привилегированным оккультистам за непрестижность и малооп-лачиваемость своей должности.
— Сударыня, — с наивозможным терпением обратился к Евпраксии мэр. — Не может быть и речи о терроризме. Мы делаем все необходимое, чтобы ликвидировать последствия… Я, так же как и вы, болею душой за наш город, за людей (и за нелюдей тоже), за демократию! Толпа заколыхалась, выплеснув на ступеньки мэрии, к импровизированной трибуне, плюгавого пожилого «юношу» с острым синеватым носом, мокрыми губами и противной привычкой вечно косить глазами в какое-то прекрасное далеко. В тщедушных ручках «юноша» тискал замусоленный микрофон. Мэр тоскливо сглотнул слюну. Пожилой юноша был не кем иным, как печально известным репортером прожженной радикальной газетенки «Реальный рубеж», отличавшейся крайней одиозностью взглядов и страстью к скандальным, но непроверенным фактам. Имя репортера было Сидор Акашкин, но подписывал он статьи громким псевдонимом Не Любимый За Правду. Впрочем, не любили его вовсе не за правду, а за извращенную страсть к порче чужих репутаций и публицистический произвол. Сидор страдал псориазом, сенной лихорадкой, заиканием, энурезом и клаустрофобией, часто лежал в больницах с переломами той или иной конечности — все это было результатом тех проклятий и наговоров, которые сыпались на Сидора в результате крайнего неприятия его образа действий.
— Гэ-гэ-гэ-гэспэдин мэр! — проверещал Сидор. — Правда ли, что нашествие саранчи на город связано с появлением в Щедром нового могущественного колдуна?
Мэр скис лицом и исподтишка послал в сторону корреспондента заклятие, обеспечивающее реципиенту скорую и неизлечимую диарею. Не помогло. Видимо, у корреспондента-правдолюбца к таким вещам выработался стойкий иммунитет.
— Мы пока не располагаем такими сведениями, — расплывчато ответил Изяслав Радомирович. — Но эту версию мы тоже проверяем. И если выяснится, что такое событие действительно имеет Место, все виновные будут наказаны.
— Еще вопрос! — не унимался корреспондент. — Как представители властей нашего города относятся
