проклятого колодца! Теперь ты знаешь мою историю, друг. Освободи же меня. Протяни мне руку и вытащи из колодца.
Вот это я влипла! Как прикажете поступать? Соня в явном медиумическом трансе, и говорить ей, что никакого колодца здесь и помину нет, бесполезно. Значит, остается одно: подыграть ей.
— Будь по-твоему, несчастная душа, — произнесла я торжественно. — Протяни вперед правую руку. Соня повиновалась. Я взяла ее за руку, с мгновенным ужасом ощутив, что Сонина рука холодна могильным холодом и совершенно мокрая, словно Соня и впрямь сидела в колодце.
— Слушай меня и ступай за мной. Я выведу тебя из колодца твоей печали, — сказала я немного пафосно.
Соня послушно шагнула за мной со своего импровизированного ложа. Святые небеса! Ее ночная сорочка вся была насквозь мокрой и тоже холодной. Да что же это такое делается!
— Иди за мной. — Я повела Соню в свою комнату, единственную комнату, которой пока не коснулся ветер перемен и странных перестановок. Здесь, не выпуская Сониной руки, я открыла шифоньер и достала свое теплое и длинное вязаное платье. Оно у меня хранилось на случай особо коварных холодов, кто же знал, что оно теперь пригодится.
— Что ты хочешь делать со мной, нездешнее существо? — со страхом спросила Соня, глядя на меня невидящими глазами.
— Я хочу совлечь с тебя одежды печали и облечь тебя в одежды радости, — высокопарно отвечала я. Ну а как мне было еще отвечать, если Соня сейчас не Соня, а призрак какой-то наложницы?!
«Не какой-то, а любимой наложницы императора Гуансюя», — поправил меня внутренний голос.
«И что из этого?» — поинтересовалась я у внутреннего голоса, но тут он, подлец, смолчал.
Я старательно переодела Соню в свое платье, а на плечи ей набросила еще и пуховую шаль — чтоб хоть как-то отогнать от подруги пронизывающий могильный холод.
— Тепло, — прошептала Соня. — Плоти тепло, а душе холодно. Ах, нездешнее существо, успокой мою душу, скажи, что больше никогда я не вернусь в колодец!
— Не вернешься, — заверила я Соню. И тут мне пришла в голову отличная мысль. Я выведу Соню на свежий воздух, поброжу с ней по парку вокруг особняка — глядишь, она и придет в себя. Все-таки я не могла привыкнуть к тому, что моя подруга — утопленная в колодце императорская наложница.
Я осторожно свела Соню вниз, в холл, все еще надеясь, что она выйдет из своего жутковатого транса. Но этого не происходило. Соня однообразно жаловалась мне на каждом шагу на несправедливость и жестокость императрицы Цыси, на то, что даже любящий император не смог прийти ей на помошь...
В холле мне пришлось потрудиться, натягивая на Соню сапоги и шубу — мороз на улице был нешуточный. Соня почему-то очень противилась сапогам, пришлось сказать, что это не сапоги, а облачение для прохождения моста между мирами. Здорово я сочиняю всякую чушь, а?
Наскоро одевшись сама, я подхватила Соню под руку, и мы вышли из дому в заснеженный, тихий и темный парк. Небо было таким облачно-темным, что напоминало растертую по бумаге гуашь. Парк, в дневное время приветливый, спокойный и знакомый, как собственная перчатка, сейчас казался далеким, чужим, пронизанным совершенно нездешним холодом. Мороз был явно градусов за двадцать, но еще сильней был мороз, который проще назвать страхом. Моя душа буквально оледенела, когда я, стоя на пороге дома вместе с Соней, увидела, как над воздетыми вверх голыми ветвями платанов возникает некое свечение, напоминающее огни святого Эльма.
— Соня, — тихо спросила я подругу по-русски, — Соня, ты очнулась? Тебе легче?
Она не ответила. Заглянув в ее глаза, я вздрогнула: из глаз моей подруги струился тот же мертвенно- голубой свет, что нисходил сейчас на парк. Свет превращал лицо Сони в погребальную маску, в фарфоровой белизны череп, скалящийся в вечной своей ухмылке...
— Все, что есть на Небе, есть и на земле, — сказала Соня на хунаньском диалекте. — О если бы душа моя нашла достойный
Впрочем, буквально в ближайшую минуту выяснилось, что кумирня-мяо требуется не только душе наложницы Чжэнь. Свечение, окружавшее деревья, стало сильнее, и из него вышли несколько призрачных и не слишком-то симпатичных существ. О, только этого не хватало! Неужели это и есть те самые духи-гуй, об опасности столкновения с которыми меня предупреждал добрый кузен Го?
Духи-гуй столпились призрачной группкой напротив нас с Соней. На крыльцо дома они подниматься не решались, значит, что-то их удерживало, ну и прекрасно. Я молча и почти без страха рассматривала призраков — они напоминали лохмотья тумана, снабженные огненными угольками глаз и черными дырами ртов. Соня на появление духов-гуй отреагировала неожиданно: лицо ее стало надменным, а в голосе зазвучали повелительные нотки.
— Зачем вы явились сюда, бесприютные? — сурово вопросила Соня духов. — Разве вы не знаете, чья это земля?
— О почтенная, нам нет разницы, по какой земле скитаться. Мы пришли, потому что тень Нефритового Облака позвала нас. Мы пришли, ибо таоте исполнил сроки. Мы пришли, ибо здесь есть мастер, который может соединить несоединимое и заштопать прореху между землей и Небом.
Нефритовое Облако?!
— Отдай нам мастера-геоманта, о почтенная, — сказали Соне духи-гуй. — Он выстроит нам кумирню, и больше мы не будем скитаться среди земель вод и неуютных стран. Он выстроит кумирню, а таоте сумеет вымолить добро у Нефритового Облака Желаний.
— Недостойные! — Голос Сони повысился почти до визга. — Мастер-геомант мой! И строить кумирню он будет по моему заказу! Я царская наложница Чжэнь, и я не позволю...
Духи грозно зашипели, признавая такой подход к делу явно недемократичным. И быть бы оккультной ссоре между духами-гуй и «наложницей Чжэнь», кабы на сцене не появился объект раздора, сиречь мастер-геомант. Нила Чжао собственной персоной.
— О почтенные духи! — обратилась я к почтенным. — Оставьте раздоры, недостойные вашего теперешнего положения. Я мастер-геомант, и я могу в ублажение душ ваших выстроить кумирню.
— А я? — возмутилась царская наложница.
— Разве одной кумирни не хватит на всех? — успокоила я Соню. — О благословенная госпожа Чжэнь, едва я выстрою кумирню, как ваша душа обретет покой.
— Слова геоманта разумны, — одобрительно зашелестели духи. — Что ж, геомант, мы тебя нанимаем. Выстрой нам кумирню-мяо до будущего полнолуния, и мы щедро вознаградим тебя.
— Ты получишь все, что только могут добыть в этом мире духи, — заверили меня гуй, а Соня помалкивала. Видно, наложницу Чжэнъ смутила моя вопиющая демократичность.
— Я должна знать имена и судьбы тех, ради кого буду строить кумирню, — сказала я. — Сами понимаете. На каждого из вас придется заводить личную поминальную дощечку и все такое...
— Мы понимаем, — закивали призрачными головами духи.
— Тогда... С кого начнем?
Подул ледяной ветер, и передо мной предстал дух с вытянутым белым лицом. Черты его искажены были страданием, неведомым смертным.
— О геомант, внимай: я Цзин Шэнъ, чиновник из Восточной столицы. Был оклеветан перед начальством, разжалован и от отчаяния наложил на себя руки. Мне отказано в посмертном перерождении, ни небеса, ни преисподняя не принимают меня, а ведь я в жизни не совершил ничего дурного! Взываю к справедливости и прошу покоя!
Чиновник отошел, его место занял другой дух, у которого в животе зияла жуткая дыра.
— О геомант, я — певичка из чайного заведения госпожи У. Имя мне — Золотой Бубенчик. Моя соперница решила извести меня и напоила вином со щелоком. С тех пор жжет меня чувство несправедливости. Прошу милости и покоя! Сколько можно скитаться между небом и землей!
За певичкой следовал третий проситель; на его одеждах проступали пятна крови.
