– Как-как? Поллитр… помполит… полкур… – запнулся Петька, пытаясь выговорить незнакомое слово знакомым языком.
– Политкорректность. Все, гордый сын славян, хватит болтать. Пошли.
Далеко им идти не пришлось. Сразу за контейнерами с оборудованиемобнаружилась лестница, а за ней – стеклянный проем под никелированным козырьком.
Подскочив к дверям, Петька озадаченно, но радостно объявил:
– А и вовсе никаких ручек не видать. Запад – дело тонкое. Рехнулись на экономии, как наш товарищ Хохел.
Открывая проход, стеклянная створка двинулась в сторону. В противоположном направлении шарахнулся Петруха. Кузнецов улыбнулся и спокойно пояснил:
– Обыкновенные фотоэлементы, как на турникетах в метро. Ты в метро-то был? Впрочем, да, не был.
Потом, немного поразмыслив, Николай снял фуражку, зажав ее под мышкой так, чтобы немецкий орел, вышитый на тулье тульскими кружевницами, был не так заметен. И, наклеив на уста гуттаперчевую голливудскую улыбку, первым шагнул внутрь.
За дверью оказался просторный холл. У стены стоял стол, поверхность которого была покрыта множеством кнопок и переключателей. Там же стоял прибор со слабо мерцающим экраном. На стене красовалась надпись: «Пост № 19». Из холла в разные стороны расходились три коридора с множеством однообразных дверей. Слышался шум гудящего лифта и слабые отголоски умирающего настенного фена.
Кузнецов непринужденно и споро зашарил по ящикам брошенного, неохраняемого поста, а Петька остался у стола, завороженно разглядывая мерцающие огоньки. По экрану прошла рябь, и из пластиковой коробки раздался громкий голос: «Хочешь власти? Безграничной? Повелевать всеми?! Всеми! Людишки будут трепетать при твоем имени… Назови имя твое».
Петька судорожно сглотнул и, кивнув, сделал неуверенный шаг к столу. Голос продолжал: «Верь мне! Служи мне! В награду получишь весь мир! Да или нет? Имя!»
Петька кивнул головой еще раз и осипшим от волнения голоском пропищал:
– По рукам. Филиппов Петр Трофимович. Что надо сделать и где расписаться?
Кузнецов, недоуменно глянув на Петьку, на мгновение отвлекся, а потом шепнул себе под аристократический римский нос:«Слаб человек. Ты от него всегда чего-то ждешь, ждешь… Надеешься, веришь. М-да».
За ближайшей дверью раздался шум спускаемой воды. Дверь открылась, и в коридор вышел охранник с квадратной челюстью героя, прикрепленной к физиономии потомственного дауна. На ходу он поправлял широкий черный ремень портупеи с закрепленными на ней дубинкой и никелированными наручниками.
Заметив посторонних – Кузнецов со скучающим видом уже давно изучал настенные комиксы с мерами противопожарной безопасности,– охранник без тени смущения пояснил:
– Понос. Эти желтые мартышки совсем достали своими проклятыми суши. Мало им Хиросимы.
При слове «мартышки» Петька вздрогнул и, сделав над собой немалое усилие, пришел в себя. Кузнецов одобрительно хмыкнул.
– Барахло этот телик, изображения нет, но звук работает,– довольно кивнул Петрухе охранник.– Для настоящего поклонника «Звездных войн» достаточно, верно, брат? – Секьюрити, видимо, принял Петьку за своего люк-френда по секте поклонников известной космической саги.
Неминуемого вопроса Петрухи, а следовательно, провала, Кузнецов ждать не стал. Приоткрыв кожаное портмоне с пришпиленной внутри бляхой «Инспектор ГАИ», он деловито – как своему! – сунул охраннику руку и тихо осведомился:
– Отдел с обезьянами?
– А, так это вы те парни из Пентагона! – слегка оживился секьюрити.– Вас ждали ближе к вечеру.
– Утро вечера мудренее.– К Петрухе неожиданно вовремя вернулся дар речи.
Кузнецов невольно подумал, что если бы Петька всегда изъяснялся исключительно народными поговорками и пословицами, то был бы не столь опасен в своем неуемном юношеском энтузиазме.
– По коридору через холл. Там красный коридор, прямо до упора. Лаборатория доктора Моро по изучению приматов, второй уровень секретности. А вообще-то,– охранник доверительно понизил голос,– все они, яйцеголовые, тут обезьяны.
Довольный своим утонченным американским юмором, земляк Марка Твена оглушительно расхохотался до слез. Кузнецов тотчас присоединился к дружелюбному янки, и добрых пять минут они хохотали вместе.
– А он чего не смеется? – сквозь слезы поинтересовался охранник, кивая на Петьку.
– А он поляк,– хохотнув, нашелся Кузнецов.
– Славяне те же обезьяны,– интимно шепнул охранник Николаю и, утирая глаза, зашелся в новом приступе смеха.
А когда проклинающий свою тупость Петруха, чтобы окончательно не приняли за идиота, начал искательно улыбаться, секьюрити окончательно повалился на стол и задрыгал ногами.
Оставлять его в таком состоянии было опасно, но Николай и Петруха очень спешили и, прощально проржав, Николай углубился в коридор. Петруха, подобострастно хихикая, последовал за ним, а охранник, вволю насмеявшись, немедленно прильнул к телевизору.
Документов у Петрухи он не спросил. Видимо, выказывать профессиональное недоверие к фанам «Звездных войн» тут было не принято. Сыграл свою роль к тому же и тот факт, что в холл они – что было очевидно даже для янки – вошли из внутреннего двора.
Коридор почти не петлял. Только один раз он повернул под прямым углом в сторону и вывел в просторный зал. Несколько раз им навстречу попадались озабоченные сотрудники центра, одетые в белые или светло-зеленые халаты. Внимания на них никто не обращал, и Кузнецов еще раз мысленно оценил рекомендованную всезнающим Хохелом маскировку.
Итак, коридор закончился вторым холлом, где телевизор у местного охранника не только говорил, но и показывал. Видимо, именно поэтому Николаю с Петрухой представитель местной службы безопасности даже не кивнул.
Красный коридор, а точнее, коридор с синтетической красной ковровой дорожкой, в конце концов уперся в дверь из толстого белесого стекла, обрамленного черной каймой прочной резины. Справа у двери висел пластиковый треугольник – черный силуэт обезьяны на красном фоне. Никаких раздвижных фокусов не обнаружилось. Кузнецов слегка толкнул дверь, и та, повернувшись вдоль невидимой оси у левого края, открыла долгожданный проход в лабораторию.
– Нам сюда,– подтолкнул Кузнецов оробевшего Петруху.– Не робейте, Петр Трофимович. Смерти нет!
В помещении лаборатории было явно теплее, чем в здании. Везде стояли клетки, некоторые смело можно было назвать настоящими вольерами.
В вольерах и клетках рождались, прыгали и умирали обезьяны самых разных размеров и видов: от маленького капуцина размером с ладонь ребенка до огромной черной гориллы, меланхолично ловившей блох у себя в шерсти. В лаборатории стоял тяжелый животный запах. Ряды зарешеченных камер уходили в глубь помещения, которое казалось бесконечным.
Недалеко от входа стояла медицинская каталка и два хромированных стола с аккуратно разложенными на них хирургическими инструментами: скальпелями, зажимами, какими-то пилами и прочей атрибутикой, название которой было известно только посвященным.
На каталке бесформенной грудой лежало нечто, полностью укрытое белой простыней. В нескольких местах на простыне, однако, проступали красные пятна. Ближе всех к каталке стояла клетка с двумя зелеными от ужаса мартышками, которые, обнявшись, молча забились в дальний угол. Та, что поменьше, пыталась спрятаться за ту, что побольше. Большая не возражала.
Растроганный до глубины сердца Петька подошел к клетке и, охваченныйвнезапным приступом животнолюбия, решил вернуть братьям меньшим веру в свои личные идеалы доброты и человечности.
Сначала Петруха строил веселые гримасы, потом начал азартно агукать и, в конце концов, просунул
