Лесник перешел к стоящей под другой стеной лавке, лег. Ему было плохо.
— Так, сначала давай. Как капитан «Долга» вышел на тебя? Откуда они тебя забрали? Ты же в интернате училась? Где?
— В Киеве я жила, — откликнулась Настька и вздохнула так горько, как умеют вздыхать только обиженные дети. — Они меня не любили, дразнили двухголовой, а учителя все время говорили, что у меня голова радиацией поврежденная. Вот Борг никогда меня не обзывал, — добавила она.
Поморщившись, сталкер приподнялся на локте, тусклым взглядом обвел избушку. В углу стояла передвижная чугунная печурка, под стеной широкая застеленная кровать и шкаф с треснувшей дверцей. Простыни небось отсырели…
— Дальше что? — спросил он, с усилием поднимаясь.
— Марья Николаевна к директору ходила, потом меня вызвала, сказала, родственники, сказала, из деревни… и так посмотрела… ну, типа я совсем отсталая. — Настька прикусила губу.
— Ну? — Лесник пошарил на полке, нашел спички, разжег печку. Из-под простого дощатого стола сталкер вытащил ведро, наполнил водой чайник на печурке и поставил греться. Дохромал до дверей, вытащил из рюкзака пакет с едой, бухнул на стол батон, кусок сыра в фольге, подтаявшее масло в стеклянной банке, ложку и нож.
Девушка быстро смахнула слезу.
— Ну, она и говорит: вот дядя Валера, помнишь? Я говорю: не помню. А он говорит: а деда Пахома помнишь? Я говорю: помню, его забудешь. А дед Пахом вроде следопыта был, из лесу приносил всякие штуки странные, которые иногда взрывались. Или просто кусались… — Настька поежилась. — Дед Пахом ничего не боялся. Его потом не нашли, когда нас уводили. К нам отряд военных сталкеров большой пришел, всех собрали посреди деревни и повели оттуда. Через Могильник еле прошли, многие погибли от всяких странностей. Помню, туман был очень… — Настька пошевелила пальцами в воздухе, — очень злой. И еще всякое. Из военных сталкеров тоже многие погибли. Довели нас до Периметра, на базу какую-то, там кругом солдаты. И — оттуда меня уже в интернат. Но деда Пахома не было с нами и еще кое-кого — наверное, они спрятались и в деревне остались, не захотели уходить.
— Это я уже понял, ты по делу говори, — перебил Лесник. — Что этот дядя Валера говорил, когда за тобой пришел?
— Ну, сказал, что меня в деревню вызывают. Что они уже договорились, и меня отпустят на пару недель. Я спрашивать не стала, чего там, а Марья Николаевна говорит: пусть девочка навестит родственников, у вас там все такие больные… — Настька хлюпнула носом, но слезы сдержала. — Дура! А потом, когда мы уже в их машине ехали, дядя Валера спросил, хочу ли я увидеть старых друзей. Я думала, о ком он? У меня в деревне и не было друзей. Короче, это он дурачком прикинулся.
Лесник снял закипевший чайник с печки, бросил в кипяток горсть заварки, нарезал хлеб и сыр.
— Ешь давай, — сказал он. Настька пересела за стол, Лесник протянул ей банку с маслом, нож. — Намазывай.
И стал разливать чай по алюминиевым кружкам. Девушка осторожно взяла тяжелый сталкеровский нож, покачала на руке. Пожав плечами, зачерпнула подтаявшую массу толстым лезвием и стала развозить ее по щедрым ломтям хлеба. Лесник тем временем кинул в чай три кусочка сахара, которые вытащил из кармана.
— Дальше чего? — спросил он.
— А мне сахар?
— Детям не положено, — хмуро ответил сталкер. Настька надула губы.
— Ну и ладно, — сказала она, отодвигая хлеб и масло. — Сам ешь. Ты злой, ты мне не нравишься.
Она потянула на себя горячую кружку, подула сверху на парящую густо-коричневую жидкость, ложкой зачерпнула немного и, опять подув, с хлюпаньем втянула чай в себя.
— Рассказывай, — повторил Лесник.
— Чего дальше, ничего, — обиженно проронила она. — Все равно в интернате не нравилось мне. Я и решила, раз так, съезжу с ними. Главное, я Борга очень сильно увидеть хочу!
— Значит, коридоры-улицы под землей? — уточнил Лесник, задумчиво жуя. Настька кивнула. — Ну так а, Борг этот твой — он кто?
— Да не знаю я! Надоело уже, что вы все спрашиваете? Он невидимый! Он — чья-то душа!
Лесник ничего не сказал. Молча доел бутерброд, вытер пальцы о штаны, единым махом выпил полкружки чаю.
— Кому про эти коридоры и Борга рассказывала?
— Только дяде Валере. — Когда сталкер отвернулся к рюкзаку, Настька тихонько потащила к себе кусочек сахара, лежащий на столе. Лесник заметил это, но ничего не сказал.
— Одни вы были в это время? — Он вытащил из рюкзака карту.
Девушка пожала плечами.
— Ну, мы были одни на заднем сиденье. А спереди водитель сидел и этот, как его… другой, в общем. С автоматом.
Коротко вздохнув, Лесник кивнул и расправил карту.
— Не сильно ты мне помогла, — сказал он, сворачивая ее так, чтобы был виден определенный квадрат. — Что у нас… В центре Могильника вроде ока смерча — вокруг аномальная буря постоянная, из-за этого там опасно, но в центре, где Бобловка стоит, тихо. Только до Бобловки далеко пока. Чтобы попасть к Могильнику, надо пройти здесь. Узкое место, обходить будет долго.
Настька всмотрелась в зеленые пятна, черточки и точки на бумаге.
— Что такое Могильник? — тихо спросила она. Лесник сердито посмотрел на нее.
— Захоронение такое. Как радиоактивные отходы закапывают, так в Могильнике всякую аномальную рухлядь хоронили. Когда-то и технику закапывали, там же и кладбище, где похоронены жертвы второй аварии, ликвидаторы…
Настька поежилась.
— И что? — спросила она.
— А то, что аномальная энергия под землей бродит, как закваска, и наружу выходит гейзерами. Ее там гораздо больше, чем в других местах, поэтому творится такое, чего больше нигде в округе нет. Самое гиблое место Зоны… — Девушка завела глаза к потолку, вспоминая.
— Да, там и вправду очень странно было, — согласилась она. — Если из села выйдешь, ну за грибами там или ягодами, то иногда идешь — и вдруг раз, а тебя вверх ногами перевернуло, и ты идешь дальше, только как будто по потолку невидимой комнаты. А еще… — вдруг она выпрямилась и уставилась на сталкера. — Кто-то хочет меня убить из-за того, что я туда иду? Из-за того, что я в детстве с Боргом была знакома? Но кто?
— Вот и мне интересно. — Лесник встал. — Завтра буду думать, что с ним делать, кто бы он ни был. Чую, не отстанет от тебя. Вот свалилась работка на голову… Ладно, спать давай. Надо отдохнуть и дальше скорей двигаться.
Настька, сжав кулаки, упрямо смотрела на него.
— Но я никому ничего плохого не сделала! За что меня хотят убить?!
— Я бы поставил вопрос не «За что?», а «Зачем?», так вернее будет.
— Тогда зачем? — Лесник пожал плечами.
— Из твоего рассказа непонятно. Но как-то это связано с Крепостью и Боргом. Может, через тебя до него хотят добраться? Завтра попробуешь вспомнить еще.
Поникнув, девушка выбралась из-за стола, вяло покопалась в своем рюкзачке, вытащила зубную щетку.
— Где тут туалет? — тусклым голосом спросила она.
— На улице. Тебе туда сейчас нельзя.
— А как же… — Настька покраснела и шмыгнула носом.
— Вон ведро в углу, — показал Лесник. Девушка проследила взглядом за его рукой, распахнула глаза. — Я отвернусь. — Погасив лампу, Лесник наклонился над вещами, стал вытаскивать спальник. За окном небо на востоке светлело.
