Дневник кота с лимонадным именем (Сборник)

Ремиджо бросился вперёд и торжественно выкрикнул:

— Мы поймали дьявольское исчадие, ваше преосвященство!

Аббат бросил последний грозный взгляд на Дэя и двинулся к толпе. Дэй схватил его за рукав:

— У нас нет времени, надо бежать! Оставьте этого несчастного!

Отец настоятель, резко отдёрнув руку, бросил через плечо:

— Молчи, богохульник! С тобой мы разберёмся после!

Дэй хотел было последовать за ним, но бывший инквизитор преградил ему путь.

— Оставь в покое господина аббата. Что ты видел внизу?

— Монастырь стоит на глиняном пласте и в любой момент может заскользить по нему, как санки. Бегите!

Никто из монахов не обратил внимания на первый толчок, потому что именно тогда Сальваторе, вырвавшись из их рук, побежал, а когда двое монахов догнали его и повалили на землю, все остальные навалились на них сверху.

Земля задрожала вновь, и по двору прошла широкая трещина. Брат Уильям, Дэй и Адсон, обогнув её на бегу, устремились к воротам. Минуя груду возящихся тел, Адсон поубавил шаг, пытаясь хоть кого-то спасти:

— Бегите! Пропадем!

— Брось их! — крикнул ему церковный следователь. — Они не слышат тебя!

Навес над воротами закачался и рухнул, едва они пробежали под ним. Новый толчок был настолько сильным, что все трое очутились на земле и заскользили вниз по утоптанному снегу.

«Вот это да!» — отметил про себя Дэй и, продолжая скользить, расстегнул плащ, бросил его на землю, кое-как угнездился сверху и крикнул:

— Садитесь на плащ! — Схватив передний край плаща, он приподнял его кверху.

Кто-то прыгнул ему на спину, последовал ещё один толчок, и импровизированные сани начали набирать скорость.

Когда они достигли середины склона, донёсся ужасающий грохот. Стоящий впереди лес бешено затанцевал, и после короткого перелёта все трое бухнулись в огромный снежный сугроб.

Крутой холм выглядел так, словно его обрезали ножом, а его высота стала вдвое меньше, чем была раньше. Долина за холмом казалась завешенной огромным серым облаком, клубящиеся куски которого постепенно опускалась вниз. Потрясённо помолчав некоторое время, брат Уильям наконец задумчиво произнёс:

— В сущности, ты прибыл не из далёкой страны, а из далёкого времени.

Дэй удивлённо уставился на него. Бенедиктинец улыбнулся:

— Не пугайся истины, брат Дэй. Я твой вечный должник. Если бы не ты, меня уже не было бы в живых. Только скажи, почему ты так неуклюже пытался обмануть меня сказками об Эфиопии? В Лалибеле нет монастыря, есть только церковь.

Дэй ответил ему смущённой улыбкой:

— И я твой должник, брат Уильям. Если бы не ты, я никогда бы не научился замечать акростихи. Но скажи мне, разве может беззащитный пришелец из другого времени довериться бывшему инквизитору?

Лицо брата Уильяма осветила добродушная улыбка.

— Тебе нечего было опасаться, брат Дэй. Бывшему инквизитору известно лучше, чем кому бы то ни было, что доброта, готовность защитить невинного и ум слишком дороги, чтобы быть дарами дьявола.

САБИНА ТЕО

Убейте меня!

Джейсон был прекрасен.

Сказать вам, что я удачлива, всё равно что ничего не сказать. Я не была удачливой, нет. Была благословенна судьбой! В сущности, мне кажется, что слова скудны и, что бы ни сказала, я не сумею описать, каким образом я себя чувствовала. Как можно описать его гладкую смуглую кожу, блестящие волосы и тёмные глаза? Сможете ли вы их себе представить так, как их себе представляла я, и, даже если сможете, поймёте ли вы чувства, которые мною владели?

Наверняка поймёте… но только сейчас, пока я не продолжила. Любовь, скажете вы и вздохнёте с тоской, снисходительно или даже завистливо. И это будет нормальной, доброжелательной реакцией. Но только на мгновение, пока я не произнесла следующих нескольких слов: Джейсон был роботом.

Прожили мы вместе одиннадцать месяцев. Вот, вижу ваши лица — тень презрения скользит по ним. Вы не позволили бы себе выразить его прямо, но оно там, точно, как тень от крыла птицы, парящей над поверхностью серого озера. Да, Джейсон был моим любовником. Последним из многих.

Не боюсь это заявить. Он был прекрасен.

Помню время, когда я была девчонкой и люди говорили маме, что её дочь станет красавицей. Я не знала, что это означало. Разве были красивы мои изящные губы, правильный нос и длинные белокурые волосы? Я так и не смогла понять этого. Начала разглядывать себя слишком поздно, наверняка после того, как мне исполнились шестнадцать лет, когда большинство моих ровесниц вполне выяснили всё для себя. Моим первым зеркалом было огромное трёхстворчатое зеркало в роскошной комнате моей матери. О ней я могу сказать наверняка — она была красива. Я любила стоять возле и смотреть на неё, пока она расчёсывала свои длинные пепельные пряди, так похожие на мои, её изящный профиль, нежную шею, её изысканные, не тронутые тяжёлой физической работой руки, которыми она вынимала заколки из своих волос, игру искусственного освещения на её бледных плечах. Это было моё первое столкновение с красотой. Затаив дыхание, я могла наблюдать за ней часами, пока она не поворачивалась и улыбка не озаряла её лицо; щедрая, без остатка отдаваемая улыбка, которой, увы, я не унаследовала. Она посматривала на меня и шептала моё имя так нежно, как только умела: Даяна…

Но всё-таки моим первым зеркалом был не трильяж, в который смотрела на себя моя мать. В первый раз я на самом деле увидела себя в глазах мужчин, с которыми встречалась. Как можно это описать? Вздрагивание их ресниц, желание, восхищение — всё то, что в первый раз заставило меня почувствовать себя настоящей. Увидев себя в их глазах, я осознала, что действительно существую. Прежде я не имела ясного представления о себе; было что-то, врывающееся в моё размеренное существование, пьяный свет, растворяющийся в тени земной жизни. Много времени прошло, пока я привыкла к своему телу и только восемнадцатилетней научилась пользоваться им, не ощущая его тяжести, как будто перепрыгивание с одной жизни на другую не оставило во мне горький вкус правды, который мне следовало бы забыть; как будто вопреки запретам я всё ещё берегла вспоминание о своем эфирном состоянии, в которое хотела вернуться…

Да, я смотрела в их глаза и видела себя — настоящую. Молодую. Без них я была бы просто древней сущностью в оболочке цветка, ожидающего воды или увядания. А они возвращали мне образ. Молодые женщины тоже возвращали мне его. Часами я могла рассматривать глянцевые модные журналы, но не потому что хотела выглядеть как модели на их страницах, а потому что эти девушки, в большинстве своём мои ровесницы, напоминали мне о том, что я молода. Я видела их и осознавала, что это правда.

Я лишилась девственности, когда мне исполнилось двадцать лет. Слишком старомодно для нашего