неправильным. Она часто не понимала, из-за чего люди бывают несчастны, сердятся, ссорятся, ведь в жизни все на самом деле очень просто.
– Он меня поцеловал, – снова вздохнула Медуза, утирая слезы.
– Ой, и счастливая же ты, подружка! – Девочка кинулась ей на шею, и громко чмокнула в щеку.
С Медузой такое случилось впервые. Она прижала малышку к груди и плакала, не в силах остановиться. А девочка щебетала:
– Вот если бы меня Аполлоша поцеловал, я бы, наверное, стала птицей от счастья.
– Дело в том, малышка, – освобожденная пленница наконец-то успокоилась, – что я перед этим долго спала. А когда прекрасный юноша поцеловал меня, я ожила.
– Я тоже, как представлю, что Аполлоша когда-нибудь меня поцелует, – оживаю, – сказала девочка и вздохнула, подпирая рукой щечку. – Только Аполлоше сейчас целоваться нельзя, потому что его чесночной настойкой лечат, чтобы вампиром не стал. А как можно целоваться, если от тебя чесноком пахнет?
– И когда вылечат? – Медуза присела рядом с девочкой на цветистый ковер и погладила ее густые черные волосы.
– Полностью – через неделю, но гулять уже завтра разрешили, – ответила Мексика, обнимая большого плюшевого медведя.
– Ну это не так долго.
– Так я же сказала, что его чесноком лечат. Пока запах выветрится, я постарею. Ох, так и умру нецелованной! Ладно, я сейчас принесу ведьмину метлу – сядешь на нее и полетишь к своему прекрасному юноше дальше целоваться.
– Он никогда больше не поцелует меня, он окаменел. – И Медуза опять разрыдалась.
– Ну так расколдуй его, – потребовала Мексика.
– Я не умею.
– Пойдем к бабе Гризли, она все умеет, – сказала девочка и, потянув новую подругу за руку, открыла дверь.
Комната ведьмы находилась дальше по коридору. Девочка толкнула дверь и вошла в узкую келью, такую же, как и все остальные в замке. В ней имелась узкая кровать, уродливый столик у маленького, больше похожего на бойницу окошка, на столе кувшин с водой и миска для умывания. И все. Хотя нет, не все – на кровати лежала Гризелла и на все лады проклинала неудобное ложе.
– Бабушка Гризли, – тихонько позвала девочка.
– Кровать узкая, тюфяк камнями набит, кости у меня старые, а тут еще ты. Что надо, озорница?
– Баба Гризли, тут Медуза плачет. Она в прекрасного юношу влюбилась, а он каменный.
– А я здесь при чем? – проворчала ведьма, проклиная себя за то, что решила остаться ночевать в этой «казарме». – Пусть в нормальных мужиков влюбляется.
– При том, что ты его расколдуешь, и Медуза будет с ним целоваться.
– Вот прямо сейчас, среди ночи, и расколдую, – проворчала ведьма, поворачиваясь на другой бок.
Кровать надрывно заскрипела, металлическая сетка прогнулась до пола и вдруг резко приняла нормальное положение, от чего старуху пару раз подкинуло в воздух.
– Баба Гризли, она заплатит. – Девочка хорошо знала, чем можно заинтересовать сварливую старуху.
– Чем? – спросила ведьма, поднимаясь с кровати.
– У меня ничего нет, – прошептала девушка, вытирая слезы.
– Если ничего нет, то и колдовства тоже нет. – Гризелла снова легла и натянула на голову одеяло. Потом, подумав, откинула его и попросила: – Ну-ка, скажи еще раз.
– У меня ничего нет, – повторила Медуза.
– Хороший голосок. Прямо-таки ангельский голосок, – проскрипела старуха и встала с кровати. – Ладно, оживлю я твоего прекрасного юношу в обмен на твой голос. Согласна?
– Согласна, – прошептала девушка.
– Садитесь на метлу, полетим к избушке, здесь у меня с собой ничего для серьезного колдовства нет, – распорядилась ведьма, открывая ставни узенького окошка. – Больно голосок хорош, – проворчала она, поджидая, пока пассажиры рассядутся позади нее, – иначе ни за что бы не потащилась ночью в такую даль.
И метла понеслась над спящей землей.
Мексика задремала, прижавшись к теплой груди Горгоны, и поэтому, когда пролетали над Рубельштадтом, не видела внизу короля Полухайкина и Гучу, которые несли каменную статую Бенедикта. Гризелла тоже не обратила на это внимания.
Гуча заметил в небе ведьмину метлу с пассажирами на борту, но не придал этому значения. Он проклинал тот день, когда столкнулся с Бенедиктом на лестнице, и самого Бенедикта, и каменного истукана, которого они с Альбертом целый день несли на плечах, словно бревно. Ему казалось, что дорога никогда не кончится. Силы были на исходе, когда они наконец-то дошли до дворца.
Стараясь никого не разбудить, вошли в тронный зал и поставили окаменевшего Бенедикта около окна, после чего без сил рухнули на пол. По пути они много раз роняли статую, и теперь, лежа на полу, Альберт подсчитывал повреждения.
– Мы тут пару кусков откололи, – сообщил он.
