– Я тогда молодой был и глупый, – улыбнулся ангел, точно зная, что сейчас скажет въедливый черт.
– Ну да, сейчас ты у нас старый и мудрый! – не обманул его ожиданий Гуча. – Вот только я не пойму, куда змеи делись?
– Какие змеи?
– Ну те, которым положено на голове у Горгоны Медузы расти.
– Значит, мне не показалось, – вздохнул ангел. – Я, когда ее впервые увидел, оторопел – такое личико! Спокойное, умиротворенное, а из-под головного убора то одна, то другая змейка выглянет. Но мне так захотелось ее поцеловать, что я на этих змей решил внимания не обращать. А потом, когда сегодня утром на перманентное безобразие на ее голове посмотрел, и вовсе вздохнул с облегчением, подумал, что змеи были плодом моего воображения.
– И все же, куда делись змеи? – ни к кому конкретно не обращаясь, произнес Гуча. Он задрал голову и посмотрел на синее летнее небо. Оно было бы безмятежным и ясным, если б не появившаяся вдали темная точка, которая стремительно увеличивалась.
– Не, ну ты, амиго, ты-то че переживаешь, в натуре? Тебе, что ли, с ней спать?
– Не нравится мне это. Ничто не пропадает бесследно. Если здесь что нибудь теряется, то появляется обязательно где-то рядом. Чую, эти змеи всплывут очень скоро и там, где их меньше всего ожидаешь.
– Послушай, а может, их рыжий украл? – выдвинул версию Полухайкин. – Он все ворует.
– Нет, друг Полухайкин, Самсону воровать сейчас некогда, он очень занят. Жена-оборотень – это тебе не жаба флегматичная. – И Гуча усмехнулся чему-то понятному только ему одному.
– А че он тогда несется к нам, как будто ему одно место скипидаром, в натуре, смазали?
– Ого, наш клептоман на бегу подковы рвет, – рассмеялся Гуча, заметив, как Самсон украл подковы Тыгдына.
Тыгдынский конь поздоровался с пробежавшим мимо вором, даже не заметив, как остался бос на все четыре копыта.
– Он че типа нажился? – произнес предвкушающий развлечение Альберт. – Или, это, к лягушке типа привык, на баб теперь не тянет?
– Нет, тут не в семейном счастье дело, – задумчиво произнес Гуча. – Тут что-то другое.
– Самсон, ты, в натуре, притормози, уже голова кружится, – крикнул Полухайкин и подставил подножку Самсону, который нарезал уже третий круг по двору. Самсон упал, его конопатое лицо осветила такая счастливая улыбка, что друзья улыбнулись в ответ.
– Получилось! Наконец-то получилось! – вскричал вор.
– Что получилось? – поинтересовался Гуча.
– Украсть получилось, Гуча, украсть! – ответил рыжий вор и принялся выворачивать карманы.
Перед изумленной компанией появилась внушительная куча ворованных вещей. В ней были носки Бенедикта, квадратная корона короля Полухайкина, только что прочно сидевшая на бритой голове, любимая трубка Гучи, которую он на минуту вытащил изо рта, когда отвечал на вопрос Полухайкина. Когда Самсон вырвал ее из рук, черт даже не заметил, и он отдал должное мастерству рыжего. Там же были подковы Тыгдынского коня, несколько бутылок с лотка Джулиуса, перстень отшельника и много, много других вещей – Рыжий обчистил весь Рубельштадт и, кажется, не только его.
– Ну… и что? – недоумевая, спросил Гуча. – Ты всегда воруешь.
– Ребята, я от супруги сбежал. Я там не могу…
– Я прав был, в натуре, он привык жабу целовать! – прокомментировал это заявление Полухайкин.
– Точно, у Акавы бородавок нет. Самсон, не возбуждаешься, что ли, без них?
– Насмешники, дайте ему рассказать! – вступился за друга Бенедикт, по собственному опыту зная, что, когда Гуча и Альберт вдвоем начинают шутить, получается перебор.
– Я там воровать не могу, – с горечью сказал Самсон, не вставая с земли. – Никогда не знаешь, что именно окажется в твоем кармане. Или кто. Меня уже дрожь нервная колотить начала. Я начал подумывать, что пора воровать бросать. Но потом решил, что проще сменить место жительства и жену. Я ей браслетик украл, подарок хотел сделать, а он змеей обернулся. Не смейтесь, это было последней каплей. Представьте – сунул руку в карман, а там – гадюка!
– Кстати о змеях, – сказал Гуна, прищуриваясь. – К нам летит Гризелла! И, судя по скорости полета, одной нервной дрожью после визита этой змеи мы не отделаемся!
Ведьма вошла в крутое пике и, не дожидаясь приземления, спрыгнула с метлы. Бешено вращая глазами, она зашагала к крыльцу. Вместе с ведьмой прибыл пассажир. Он грациозно опустился, отбросил метлу и замер посреди двора, приняв картинную позу. Гуче парень показался очень знакомым, но Гризелла отвлекла его внимание.
– Фулюганка! – завопила она, потрясая сухонькими кулачками.
Полухайкин взглянул на ведьму и обреченно спросил:
– Типа… это… сколько? – Он запустил волосатую руку в карман и достал увесистый кошель.
– Не знаю. Смотри сам! – сказала ведьма и сорвала с головы платок.
Обрадовавшись свободе, тонкие змейки с шипением поднялись вверх, высовывая изо рта раздвоенные язычки и радостно извиваясь.
Мужчины тоже извивались, держась за животы…
– И не смейтесь! Я с Медузой договорилась, что она мне голос свой отдаст за то, что я каменного
