— Особый отдел — это что? Типа гестапо? Хаттаб аж скривился.
— Никогда так не говори, — сказал он, — сразу в кутузку загребут. В общем, ты прав, это самое настоящее гестапо. Следят за порядком, чтобы народ новую власть не ругал, свиноголовых еще выявляют…
— Кого?
— Свиноголовых. Они так называют бывших военных, полицейских, топ-менеджеров… короче, тех, кто раньше был наверху. Те, кто в братство переметнулся, не считаются, они как бы свои, а все остальные — свиноголовые. Типа, враги революции и народа, натравливают ящеров на людей…
— Что, правда натравливают?
— А я почем знаю? Ты в джунглях жил, тебе виднее. К нам сюда ящеры не заходят.
— К нам тоже не заходили. Я слышал, они с людьми вообще почти не общаются, живут себе в своих деревнях, а в наши дела не лезут.
— Раньше так и было. А теперь, как революция началась, стали нападать. Выбирают какую-нибудь ферму в глуши, убивают всех людей и забирают все ценное. Оружие, аккумуляторы… Однажды тю телевизору показывали, как на одну ферму напали ящеры и люди одной командой. Всех, кто был на ферме, вырезали, жуткое зрелище… Только я думаю, это компьютерная графика была.
— Почему?
— Сам посуди — кто их снимал? Если бойцы братства, почему они не вмешались? Вот если бы у тебя было нормальное оружие и ты увидел, как твоих соседей ящеры живьем режут, неужели не вмешался бы?
— Обижаешь.
— То-то же.
— Слушай, а банковские счета, что были до революции, теперь точно недоступны?
— Точно. А у тебя что, банковский счет был?
— У меня один хороший знакомый в Олимпе, очень богатый… был. Жалко. Слушай, а где тут можно в глобальную сеть выйти, не знаешь?
— Можно с мобилы выйти, только за это кредит снимается. А тебе что нужно?
— Так, поговорить кое с кем.
— Если ненадолго, дам тебе мобилу.
— Мне надолго надо.
— Тогда извини, у меня у самого кредита в обрез.
— А в Олимп я могу как-нибудь попасть?
— Если будет назначение в Олимп, то легко.
— А если нет?
— Если нет, то никак. Ты Рамиреса по телевизору не слушал?
— У нас телевизор еще в апреле перестал работать.
— Тогда понятно. В общем так — ситуация чрезвычайная, планете грозит голод, надо затянуть пояса и всем трудиться на благо светлого будущего. Если у тебя никакой особой квалификации нет, значит, должен работать, куда пошлют, и не жужжать. А если жужжишь — значит, враг революции и подлежишь ликвидации.
— Прямо фашизм какой-то.
— Это слово тоже лучше не употребляй, за это тоже ликвидировать могут.
— Так что, получается, приеду я на эту стратегическую стройку, и что дальше? Буду гнить там в бараках, пока она не построится?
— Вот именно. А потом получишь назначение на другую стройку и будешь там гнить в бараках, и так до тех пор, пока планета не превратится в цветущий сад.
— Но это еще хуже, чем на Гефесте!
— Может, и хуже, я на Гефесте не был, не знаю. А ты был?
— Нет, я не был, один мой знакомый там был. Вот бесовщина!
К этому времени Хаттаб и Якадзуно подошли к магазину, в котором Якадзуно купил двухлитровую бутылку кока-колы, и жизнь стала чуть менее ужасна. А потом Якадзуно узнал, что дорога к месту назначения всегда бесплатна, и ему стало почти хорошо. Удивительно, подумал Якадзуно, когда все вокруг рушится, а потом что-нибудь второстепенное вдруг восстанавливается, ты испытываешь почти такое же счастье, как и тогда, когда все хорошо. Человеческая природа воистину удивительна.
В гостиной суетились полицейские. Рамирес с Галей сидели на кухне и пили пиво. И Джон, и Галя уже дали показания и теперь ждали, когда полицейские закончат с осмотром места происшествия и покинут дом. Гости давно разошлись.
— Расскажи мне про Ивана, — попросила Галя. — Ты говорил, у него была очень интересная жизнь.
— Да, жизнь у него была интересная, — подтвердил Рамирес. — Только «интересная» не всегда значит «достойная». Иван родился на Земле, в трущобах Санкт-Петербурга. Иногда он рассказывал мне про свое детство… Грязный загаженный мегаполис, дворы, заваленные дерьмом до крыш, торговцы осшином на каждом углу, каждая третья женщина — проститутка… Мое детство тоже было непростым, но с детством Ивана оно не идет ни в какое сравнение. Иван начал жизнь с самого дна. Ему повезло, что он не стал наркоманом, как большинство сверстников, и еще раз ему повезло, когда школьный учитель открыл в нем талант к электронике и стал учить по-настоящему. Этот учитель поставлял молодых специалистов в одну банду. В семнадцать лет Иван стал главным техником этой банды, причем он не только вскрывал электронные замки, но и планировал операции. Еще два-три года — и он бы возглавил банду и прожил бы еще два-три года, главари банд долго не живут. Но в один прекрасный день банду накрыла полиция. Ивану повезло в третий раз — следователь, который его допрашивал, немного разбирался в электронике, он смог оценить талант Ивана. Ивану предложили судебную сделку — с него снимают все обвинения, а он подписывает пятилетний контракт с любой из корпораций, работающих на Гефесте. Тогда он еще не знал, что представляет собой эта планета, он думал, что слухи об ужасах Гефеста придумывают зеленые. Зеленые тогда развернули целую кампанию в прессе, они даже чуть не получили большинство в европейском парламенте. Короче говоря, Иван согласился отправиться на Гефест и пополнить собой армию шахтеров «Уйгурского палладия». У Ивана не было никакого образования, никаких дипломов, но он много читал, постоянно лазил по глобальной сети, он был более образован, чем большинство людей с дипломами. Он никогда не смог бы подняться выше должности простого рабочего, но по сути своей он был настоящим инженером. Он работал с полевыми роботами гораздо лучше, чем инженеры с дипломами, он был электронщиком от бога.
— Он не был похож на квалифицированного электронщика, — заметила Галя.
— Это неудивительно, он ведь никогда не был студентом, никогда не крутился среди образованных людей, он был пролетарием, но он был самым толковым и самым лучшим пролетарием из всех, кого я знал. И не только по профессиональным качествам, но и по человеческим. Я сам принимал его в братство.
— Но он устроил такую истерику…
— Он никогда не умел пить. Водку он пил еще более-менее, водку все русские пить умеют, а вот амброзия убивала его наповал. На самом деле это я виноват, я так обрадовался, что мы здесь все собрались, и совсем забыл про это… Надо было налить ему водки или вина. Черт возьми, я вообще ни о чем таком не подумал! Даже пистолет у него не забрал.
— Не убивайся, — Галя прильнула к Рамиресу. — Ты не можешь всегда предусматривать все детали, этого никто не может. Он сам виноват. Не умеешь пить — не пей, знаешь, что начнешь буянить, — отдай пистолет заранее. Это же очевидно!
— Молодым всегда все очевидно, — буркнул Рамирес. — Знаешь, Галя, в жизни все не так просто, как тебе кажется. Если бы каждый, кто по пьяни начинает буянить, заранее сдавал пистолет, криминальным репортерам было бы не о чем писать. Так о чем я…
— Ты говорил, что принимал Ивана в братство.
— Да, я принял его в братство. Пожалуй, в нашей ячейке он был единственным, кто без остатка отдавал себя делу братства. Дзимбээ всегда был себе на уме, Дева — хоть и умная баба, но развратная, как
