И весь этот шум умер, стих, испарился, едва Павел показался в дверях.
— Его высочество Павел Тринадцатый! — провозгласил лощеный тип. — Прошу вас, пройдите вперед, ваше высочество.
Павел на не гнущихся ногах дошел до центра зала и остановился. И тут все начали ему кланяться. Это было неприятно и неуютно. Павел вспомнил о Лене. Как ему теперь ее не хватало!
— Прошу вас сюда, сир. — Лощеный подвел Павла к креслу на резном постаменте. — И оделите улыбкой всех этих оборотней — ведь они здесь собрались в вашу честь.
Павел улыбнулся натянуто и холодно.
— А для кого второе кресло? — спросил он.
— Как же вы не понимаете… Для главы Московской Общины оборотней, конечно!
Тут в зале вновь образовалась тишина. Двери распахнулись, и в комнату вбежал, точнее, въехал, скользя по паркетному полу, мальчишка лет двенадцати. Был он в матроске, в шортиках и высоких гольфах. Башмаки зашнурованы кое-как, да и прическа — сплошные вихры.
— Его высокочтимость глава Общины оборотней, король Кирилл! — провозгласил лощеный.
Все опять за кланялись.
Павел тоже поклонился, а что, голова не отвалится.
Король Кирилл взгромоздился на стоявшее рядом кресло и оценивающе посмотрел на Павла.
— А ты ничего, — сказал он. — Могло быть и хуже. Ну как, ощущаешь себя принцем?
— Нет. А должен?
— Конечно, должен! До нас дошли слухи, что прежний принц Щедровской Общины скончался, и теперь ее глава — ты. Как удачно! Мне давно хотелось с тобой познакомиться. Эй, вы, светские гости! Можете проваливать!
— Зачем же так… — протянул Павел.
— А затем, что нам надо поговорить. Наедине.
Гости меж тем торопливо покидали зал. Наконец у входных дверей остались только несколько типов в черном с оружием. Телохранители, понял Павел.
— Скажи-ка, Пашка, как прошло твое Изменение? — спросил Кирилл.
— Вообще-то тяжело. Боли много.
— Чуда без боли не бывает, это ты запомни. Я превратился в волка очень давно, но до сих пор помню боль своего первого Изменения. Вот так-то.
— Вы превратились давно? Простите, ваше величество, но сколько же вам лет?
— Да я уж со счета сбился. Тысяча двести двенадцать, кажется.
И на Павла глянули глаза, полные тысячелетней мудрости и такого же тысячелетнего цинизма.
— Это только с виду я мальчик, — усмехнулся Кирилл, — Мне этот образ держать легче всего. А ты, я слыхал, студент?
— Да.
— И где учишься?
— Разве вам этого не доложили?
— Доложили, но мне любопытно услышать это от тебя.
— В Московском университете культуры и искусств. На библиотечном отделении.
— О, мон дьё! — всплеснул руками мальчишка. Этот жест ему не шел. — Волк-библиотекарь! Как странно! А скажи, Павел, ты, когда изменился, охотился? Метил территорию?
— Ну да. Но разве это не положено делать оборотню?
— Положено-то положено, но территорию ты пометил ту, которая принадлежит мне. И охотился в тех угодьях, что принадлежат мне.
— Но я же не знал… Меня никто не предупредил.
— Да ладно, забудь. Я не в обиде. В конце концов, мне вся Москва принадлежит. Могу я выделить кусочек для прогулок самого принца волков?
— Да я еще не принц, по сути.
— Принц, принц. Ты не против, если коронацию мы проведем в Москве, а не в Щедром?
— А нужна она, коронация-то…
— Нужна. Чтобы все волки знали — отныне ты принц. И охотиться на тебя запрещено.
— Как?! Оборотни охотятся на своих же?
— Да, процветает у нас в Москве этакая неприятность. Этакий произвол. Ничего не поделаешь — традиция. Правда, эту традицию ввел я. Но повторяю, тебе незачем беспокоиться. Никто тебя не тронет. Если, конечно, ты не перейдешь установленных границ.
— Но я даже не знаю, где они, эти границы!
— Со временем узнаешь. Но ты не волнуйся, ты под моей защитой. Ты же мой друг, верно?
— Во всяком случае, король, я вам не враг.
— Ах, какой хитрец, ушел от ответа! Ну ладно, ладно, это детали…
Было странно слушать подобные слова из уст двенадцатилетнего мальчишки. Впрочем, глаза выдавали истинный возраст этого монстра. Павел засомневался даже в том, что уйдет отсюда живым. Или, по крайней мере, не покалеченным.
— Да не волнуйся, принц! Все будет хорошо. Особенно после того, как ты женишься.
— Что?
— Женишься, говорю.
— О-ох. А я обязательно должен жениться?
— А как же! Все порядочные волки так поступают. Обесчестил девушку — женись.
— Я? Обесчестил? Девушку?
— Вот именно. Во время своей первой охоты. Ага-ага, вспомнил про волчицу, вспомнил! Невинная девушка просто прогуливалась в лесу, а тут такой настойчивый мачо…
— Но я… Это случайно получилось!
— Случайно или нет, мы сейчас спросим прямо у девушки. Инна, явись пред наши светлые очи!
В дальнем конце зала открылась дверь. Из нее вышла девушка в длинном черном платье и направилась к тронам. Подойдя, она присела в реверансе. Павел во все глаза смотрел на девушку. Это она? Та самая волчица?!
Девушка не была красива в общепринятом смысле этого слова. Нет, у нее была прекрасная фигура, лицо, чистое от прыщей или каких-нибудь татуировок, с правильными чертами. Но чего-то этой девушке не хватало. И Павел подумал: она как механическая кукла — движется, говорит, но жизни в ней не больше, чем в осеннем листке, носимом ветром.
— Инна, — обратился меж тем Кирилл к девушке, — это тот самый волк, что обесчестил тебя?
Инна дернула носом, принюхиваясь. А потом сказала:
— Да, это он. Он и сам потерял со мной девственность. Я это тогда тоже очень хорошо почуяла.
— Что ж, — потер руки король Кирилл, — тогда и ждать нечего! Устроим хорошую волчью свадьбу!
— Погодите, погодите! — воскликнул Павел. — Не так сразу. Свадьба — это, конечно, прекрасно, но не для меня! У меня… другие планы. Я пока бедный студент, который учится на библиотекаря. Мне ли заводить семью?
— Ох, ох, ох, бедный он! А разве ты не знаешь, Павел, что тебе как принцу достанется со временем право на Щедровский Пурпурный Аграф?
— Никогда о таком не слышал. Аграф — что это вообще такое?
— Как бы тебе объяснить… Аграф — это такая шикарная застежка для платья или прически. В древности их называли фибулами, а теперь их называют брошами.
— Почему нельзя тогда назвать проще — Пурпурная Брошь?
— Можно, конечно. Но аграф — это так стильно звучит!
— Он что, очень ценный?
— Его ценность измеряется миллионами долларов. Аграф усыпан редчайшими розовыми бриллиантами, а в его середине красуется единственный в мире пурпурный бриллиант.
— Разве такие бывают?
